– Следует сказать «Я прошу прощения». Ты не приказываешь, ты просишь.
– Я прошу прощения.
– Хорошо. – Вновь с будней беззаботностью отозвался человек в чёрном. – Теперь мы можем продолжить знакомство с того места, на котором наш союз свернул в кювет. Итак, что бы ты хотел знать?
– Почему я здесь?
– Ты участвуешь в масштабном Эксперименте… – легко повёл рассказ похититель, словно только этого он и ждал.
Свидетеля могло бы удивить, с какой ловкостью он выдавал уже озвученные прежде строки за сакральную историю, открытую будто впервые. С трепетом и, как бы то ни было жутко, с торжественностью открывая сущность безумного для обычного человека Эксперимента.
В этом доме всё громко. Толстые шторы кричащего тона. Это смелый диван в центре холла, массивный рояль. Это угловатая лестница, заявляющая всем спиральным лестницам мира, что она может позволить себе углы. В каждом неправильно расширяющемся бокале, в каждой стеклянной по своему контуру двери, и в этом окне в пол на первом этаже, что ведёт за собой на террасу, застряло не выплюнутое – не проглоченное «Я могу!» Прямо перед этим окном и расположились две женщины. Им приглянулась барная стойка больше, чем сентябрьская улица. Хотя бы потому, что одной их них не хотелось вылезать из дома. Этой женщиной была Анна. Анна Владиславовна, мать пропавшего Коли. Подруга же её представлялась нервной и крайне стянутой женщиной, профиль которой чем-то напоминал эму. Однако в глазах её, несомненно, читалось причисление себя к львицам. О, была в её взгляде эта непостижимая искра гордости за свою породу. Кто знает, быть может, именно это обеспечило её рукам золото, а ушкам блеск огранённых камней.
– Аня, я верю, что он найдётся. – Уверяла она. – Я это чувствую. Ты как мать тоже должна чувствовать, что с ним всё будет хорошо. Вселенная тебя испытывает, и даст тебе в десять раз больше.
– Вика, мне десять других детей не нужны. – Отвечала мать, вынимая свою ладонь из рук подруги, отпила чай. – Мне мой Коля нужен только.
– Я понимаю, Ань. Конечно. Но я верю, что это испытание. Да, оно очень тяжёлое, и ты, должно быть, сходишь просто с ума! Это естественно, это же твой ребёнок! Ань, я с тобой. Я хочу, чтобы ты знала это. Я как чувствую, так и говорю – найдётся, с ним всё будет хорошо.
– Я сегодня не смогу провести тренинг. – Анна встала и подошла к раковине.
Было что-то отталкивающее в том, как уйдя в глубокие размышления, она механически намывала кружку.
– Ты обязательно должна! Именно сейчас, это даст тебе силы.
– Вика, я не могу. Я не могу выйти в эфир и говорить семистам людям, что позитивные мысли наполнят их жизнь счастьем, когда у меня пропал сын. Я не буду им врать!
– Но ты не лишена счастья, Аня!
– Вика, при всём моём к тебе уважении, если ты ещё раз скажешь, что исчезновение ребёнка это испытание вселенной, я выставлю тебя за дверь. Мой сын пропал. Я не знаю, где он. Полиция не знает, где он. Его друзья, Вика, не знают где он! Они говорят про какой-то… суицид… и я просто не знаю… – ей приходится замолчать, чтобы взять себя в руки.
Пушистое полотенце повисает в безвольных ладонях растерянной женщины. Летнее платье на её выразительных формах и глубокие карие глаза – по крайней мере с ней её красота.
– Как ты хочешь, чтобы я выходила в эфир? – после минут колебаний Анна вновь села за стол.
Вернее сказать, за столешницу барной стойки. Сняла с крючка новую кружку и вновь налила себе чай. Один из выцветших локонов грустно упал ей на лицо таким милым движением, точно был бы живым и лишь стремился утешить. Анна раздражённо смахнула его за ухо.
