Васильич посмотрел наконец на нее, вздохнул, наугад выхватил одну из подшитых в небольшую папочку статей, начал листать. На каждую страницу у него уходило не больше пары секунд. Саша с напускным спокойствием ожидала вердикта. После беглого просмотра, сопровождавшегося бормотанием, кашлем и периодическими «м-да» и «ну ясно», Васильич закрыл папку и снова бросил взгляд на Сашу – на сей раз в нем была не только тяжесть, но и что-то вроде… Уважения? Сочувствия?
– Профессура, значит? И об этом все знали?
Саша кивнула.
– Но все молчали. Боятся. Если бы у них было меньше страхов по поводу ректора…
– Но у них не может быть меньше страхов по поводу ректора, учитывая, что́ там за ректор, – сказал Васильич и пригладил усы, размышляя.
– Когда статью выпустили, ее репостнули… – начала было Саша, но Васильич остановил ее взмахом руки. Побарабанил пальцами по столу, глядя в монитор.
– Ну, править, конечно, очень много, и структурой ты, Саша, не очень-то владеешь, но фактура… Интересная. – Он внимательно посмотрел на Сашу. – Но ты понимаешь, что мы пишем про жесткие вещи?
– Да, я понимаю.
Саша была какой-то непривычно строгой – хотя почему «непривычно», Олег вообще сколько с ней знаком суммарно, два часа? Может быть, она всегда именно такая: строгая и лаконичная, а ирония – защитный механизм.
Васильич кашлянул.
– Хорошо. Тогда, я думаю, мы бы взяли тебя на стажировку.
– Вы же говорили – у вас нет мест?
Васильич, пойманный на слове, замялся.
– Давай назовем это исключением для авторов, которые умеют складывать слова в предложения. Так что там, сколько у вас в универе требуют, три месяца?
– Я не по поводу стажировки, – возразила Саша. – Мне нужна работа. Оплачиваемая, я имею в виду.
Васильич удивленно взглянул на нее – и Саша быстро пояснила, пока замглавного не успел еще раз отказать:
– Учебу оплачивал отец, теперь нужно как-то зарабатывать самой. Я и подумала…
Саша осеклась, увидев, как Васильич усмехнулся себе в усы.
– Скажи-ка мне вот что, – протянул он. – А тексты тяжело писать? Вот лично тебе.
Саша замерла, словно на экзамене, нахмурилась и ответила:
– Нет, в принципе, это же всего лишь… Ну, я имею в виду, информация, символы и дедлайн, и ты ее вносишь и…
Васильич не стал дослушивать. Он поднялся с кресла, подошел к шкафу и, порывшись в каких-то бумагах, извлек на свет пожелтевшую от времени газету и хлопнул перед носом у Саши – почти так же, как она десятью минутами ранее прервала его рабочий процесс.
– Вот. Читай. Передовицу видишь?
На фото был взорванный дом где-то в Чечне. В статье говорилось о том, как чеченское правительство разбирается с семьями погибших в последнюю войну боевиков. Автором значилась Мария Прилуцкая.
– Ты слышала о Маше? Все слышали о Маше. – Васильич тяжело упал в кресло, извлекая из кармана джинсов коробочку для самокруток. Потом он сгреб в кулак табак с лежавшего на столе фотоальбома, до последнего листочка. Прибавил щепотку из пакета, на котором дизайнеры как можно больше увеличили гнилые зубы некоего страдальца, подписав «КАНЦЕРОГЕНЫ», и занялся скручиванием сигареты.
– У Маши был секрет. Один самый главный секрет, который она рассказала лишь мне и еще паре человек, может, даже муж не знал. – Васильич закашлялся и потянулся за зажигалкой. – А знаете, в чем был секрет?
Олег покачал головой. Саша не пошевелилась. Она смотрела в стену и мысленно считала до ста – как и всегда в случаях, когда возникал персонаж, готовый объяснить, как надо жить и почему она живет не так, как нормальные люди. Даже если персонаж происходил из максимально творческой среды.
