Краем сознания Марина отметила, что ее раздражение усилилось. Успевает он, ага. По своим личным делам он успевает, вот что. А семейные… да вот хотя бы багажник продуктами набить – это все мне.
Стоп. Не надо так. Несправедливо. Он тоже много делает. И с Мишкой возится… правда, терпения Кириллу не хватает, то и дело орет на ребенка, бестолочью обзывает, а так нельзя же…
Стоп. Да стоп же.
Вот, слезы навернулись. Ну чего я? Молодая, красивая, успешная… все хорошо, все хорошо, все хорошо…
Но ведь молодость-то не первая. Тридцатник… Седина полезла… И порой кажется, что собственная жизнь кончена, только и осталось, что семья… главным образом, Мишка, конечно… А я сама?! Жизнь проходит… И не мимо ли меня?
Вдруг вспомнилось и сделалось нестерпимо обидно: Виталика, несколько недель подбивавшего к ней клинья, будто подменили в одночасье. Всё – строго официально, то есть – никак. Да, он и моложе на три года, и положение в компании у него ниже, но в конце концов никаких же серьезных намерений никто и не питал. Во всяком случае, она, Марина, не питала. Просто приятно было… радостно… окрыляло, что в состоянии привлекать кого-то как женщина.
Плохо.
И друзья как-то сами собой подрастерялись, поисчезали с горизонта.
В общем, по большому счету, никому не нужна. Как функция – может быть, как личность – нет.
Марина осторожно сняла с века слезинку.
И поговорить об этом не с кем. С родителями уже нет той беспредельной доверительности, как в юности. Да и свои проблемы у них, у отца особенно. Кризис его, похоже, добивает.
Вот, спасибо, что хоть пробка кончилась. Сплошные нервы…
Затренькал мобильный.
– Алло! Да, привет, пап. У меня? Все в порядке, что ты! Пробки ужасные, это да, но я терплю. – Марина улыбнулась. – А у тебя как? Что, до сих пор не платят?! Вот уроды… Ты бы, что ли, пожестче с ними! Да знаю, знаю… Бабушка? Да звонила я ей сегодня! Ну ладно, ладно, до дому доеду, своих накормлю, позвоню. Да ладно тебе, пап! И ничего я не психую, перестань, пожалуйста! Все, у меня тут сложная обстановка на дороге, пока.
Пустыня в Южной Америке, семь букв, третья «а». Атакама, разумеется.
Екатерина Георгиевна вписала буквы в клеточки и отложила газету. Неинтересно на этот раз, все слова как будто из других, давно уже решенных кроссвордов сюда перекочевали. Надо будет, конечно, закончить, для памяти полезно. Но – позже.
Сериал на экране телевизора сменился рекламным блоком. Что же сейчас показывали, попыталась сообразить Екатерина Георгиевна? Выпало из памяти… Правда, все эти бесчисленные сериалы так похожи один на другой! Но это я, вероятно, успокаиваю себя. А на самом деле память неизбежно слабеет. Надо будет все-таки дорешать кроссворд.
Но немножко позже – после того, как дети доберутся до дому и отзвонятся.
Она посмотрела на часы. Если до десяти никто не объявится, сама позвоню. Хотя и страшно – они такие раздражительные. Можно понять: у них жизнь кипит, забот по горло, а тут докладывайся старухе… Но ведь мне не много нужно – только знать, что все у них всех в порядке. Слава богу, в целом так оно и есть. Если не скрывают чего-нибудь.
Раньше от меня ничего не скрывали, подумала Екатерина Георгиевна. Раньше я всем была нужна. А еще раньше я была молодой, веселой, красивой – да, красивой! – и мою память многие считали уникальной, а может, это тоже комплименты делали насчет памяти, но я и правда помнила все, и действительно была всем нужна, а теперь дети только говорят, что я им нужна, и что у меня замечательная память, и что я мудрая, и что они питаются от этой мудрости, но это они меня утешают, а на самом деле я стала развалиной и обузой, и память у меня слабеет, и только и осталось, что вечное беспокойство за детей и отчаянное желание – пусть у них все будет хорошо.
