«Не убивайте чудо!» и другие рассказы - страница 33

Поздно вечером у отца Евгения зазвонил телефон: «Батюшка, Степан в себя пришел, приезжайте, пожалуйста!»

Степана батюшка знал хорошо. Сын партийных родителей, сам образцовый коммунист, он с молоком матери впитал, что религия – это опиум для народа, а попы – это воры и прохиндеи. И при встрече нет-нет, а пытался вразумить «отсталого» отца Евгения, что Бога нет и никогда не было. И «хватит уже валять дурака, снимайте-ка вы эти бабские шмотки и устраивайтесь, Евгений Александрович, на нормальную, уважаемую работу»…

Правда, когда-то в детстве верующая бабушка Нюра Степушку крестила, но это был его единственный поход в церковь. И тот в бессознательном, младенческом состоянии.

Крестик родители с него тут же сняли, отругав бабку за самоуправство. А сам Степка, став позже октябренком, потом пионером и так далее, до самой ее смерти припоминал ей этот «позорный факт своей биографии».

Но после внезапной гибели отца его мать Марина, с горя чуть не наложив на себя руки, обратилась к вере. Степана же это только раздражало.

– Ты думаешь, ему это поможет? Где был твой Бог, когда отец умирал? Где?! Нигде! Нет Его! – кричал он. И грозился выкинуть единственную икону Богородицы, которая чудом оказалась у них в доме после смерти бабушки.

Характер у Степана был тяжелый, властный, железный. Женившись, он частенько пил и поколачивал свою тихую, бессловесную жену Наденьку, когда та попадалась ему под горячую руку. Доставалось немало и детям. Поэтому, когда отец уходил на работу, дома все облегченно вздыхали. Его все боялись…

Шли годы. Дети выросли, Степан поседел, сгорбился. Умерла его старая мать, отдав перед смертью икону бабки Нюры невестке Наденьке. И теперь та уже выплакивала перед ней боль и, наверное, просила Божию Матерь смягчить характер мужа.

С возрастом характер Степана и правда немного смягчился. Он почти уже не бил жену, но не понимал, о чем она может говорить с «этой доской». «Иди лучше огородом займись», – ворчал он. И Надя безропотно шла. Никогда она мужу не перечила.

А потом Степан заболел. Врачи сказали: рак, где-то в голове. Физически он еще чувствовал себя крепким и сильным, но часто заговаривался и иногда не узнавал даже близких людей.

Надя предлагала мужу позвать отца Евгения, но тот лишь отмахивался:

– Что может сделать этот ваш поп, если даже врачи не могут?

«Однажды я все же пришел к нему, – вспоминал батюшка. – Дома у них было мрачно, тягостно… Ни исповедоваться, ни причаститься Степан не захотел. “Я сильный, сам справлюсь, – сказал он тогда. – А если помру, то сожрут меня черви, и все. Не верю я в эту вашу вечную жизнь!”»

А болезнь брала свое. И в один из дней Степан впал в кому. Врачи тогда сказали, что это конец. И для него лучше, если он умрет сейчас. «Потому что даже если он придет в себя, то никогда не станет уже прежним человеком. Он не будет никого узнавать, ничего не будет понимать. Будет овощем», – постановили они.

Надя вызвала домой детей, которые к тому моменту жили в городе своими семьями. Хоть как-то попрощаться с отцом. Вместе они ухаживали за ним, мыли… И, глядя на этого тающего на глазах, беззащитного человека, не верили, что когда-то это был грозный, «железный» Степан… И куда-то вдруг делись все обиды. Осталась только жалость. И любовь. Несмотря ни на что.

Вот тогда-то, часов в десять вечера, и зазвонил у отца Евгения телефон.