…Зачем он живет здесь? Из-за Дениса?… Наверно, это самая большая глупость, которую он делает. Он уже не его сын. Если бы они с Наташей развелись и жили отдельно, у него были бы, пусть два-три часа в неделю, но его, законные! И уж тогда, видно, он бы бросал все дела в эти часы, и посвящал их действительно только сыну. И был бы с ним наедине, что очень важно. А что получается сейчас? Он не может остаться с ним только вдвоем! Так уж постоянно выходит, что либо Наташа, либо эта их "домомучительница", конечно же, "совершенно случайно" оказываются рядом. И видно он уже подсознательно, всегда ища какое-то оправдание, избегает ранних приходов домой. Нынче да завтра… Ладно, сегодня не успел, завтра наверстаю. Завтра не получилось, так уж на следующей неделе… И цепляются дни за дни, недели за недели… И получается, что не видит он Дениса иногда больше месяца…
…И он уже опоздал. Он безнадежно опоздал. Человек в семь лет – это почти взрослый человек. Недавно, все-таки, ухитрившись поговорить с ним "по душам" и почти наедине – он пришел домой днем, чего не ожидал никто, Наташи не было, а "домомучительница" готовила обед и бегала как челнок то к ним, то на кухню, – он ужаснулся! Ужаснулся, что такой маленький человек так трезво и практично смотрит на мир, что он уже представляет, чего хочет в этой жизни и как будет это получать. Вот именно так – получать. Не добиваться, не стремиться, а именно получать! Может это, на самом деле, хорошо?… Может это просто новое поколение?… Уверенное в себе с детства?
Вот только рассчитывает это поколение отнюдь не на себя, а на него. Потому что все в его рассказе о будущей жизни сводилось к тому, что «папа ему устроит», «папа за него заплатит». Тут он просто говорил как будто с самой Наташей. Это ведь именно у нее была такая уверенность в том, что раз он встал-таки на ноги, то теперь должен обеспечивать и ее, и сына и, вероятно, и внуков… до их пенсии!
– Все, отбой… – он даже головой помотал, отгоняя тяжелые мысли. – Поел на ночь – ужас! Копченой колбасы – дважды ужас. И сразу пойду спать. Ужас вселенского масштаба! Все, братья-товарищи, жить осталось после такого всего ничего, готовьте платки для рыданий на моей могилке!
Он уже хотел сполоснуть свою чашку, но вдруг, криво усмехнувшись, свалил все в мойку – и чашку и доску, на которой резал колбасу и хлеб, и нож.
– Имею право, в конце концов, – сказал тихо и ушел…
…А вот встретить Марину пока никак не получалось… Он уже вторую неделю сидел в машине около выхода, начиная с трех часов.
"Может, она не отсюда выходит? Или вообще раньше?" – перебирал он возможные варианты…
На душе было отвратительно, да и руководить по телефону такой махиной, какой на самом деле являлась его фирма, было весьма и весьма непросто. Он как ненормальный летал днем по Москве, пытаясь переделать все неотложные дела до обеда. Его зам. даже начал странно посматривать на него, когда он, бросив на ходу: "Я на мобильном…" убегал ровно в половине третьего…
"Если сегодня не встречу – еду к Илюхе и убью его, если не даст телефон…" – попутно он также пытался понять, что же так задело его в этой Марине? И надеялся, что, может, поговорит с ней еще разок, или просто увидит, и пройдет все бесследно?…
…Какое пройдет!… Когда он все-таки увидел ее, одетую все в тот же джинсовый костюм и выходящую из дверей, он выкатился из машины как мячик и почти бегом, как мальчишка на первом свидании, подлетел к ней:
