Ее спас раздавшийся с порога голос дворецкого:
– Можно подавать завтрак, мисс Смит?
– Каннингем! Приятно вас видеть! Конечно несите. – Она задумалась, кто распорядился сделать завтрак официальным.
Дворецкий, глядя поверх ее головы, произнес без всякого выражения:
– Благодарю, мисс.
Это совершенно не походило на Каннингема. Дворецкий, как и все слуги мужского пола (и некоторые женского), был грозен; один его вид внушал страх репортерам.
(Бедняга до смерти напуган!) (Еще бы. Босс, успокойте его.)
– Однако прежде подойдите ближе, Каннингем.
– Слушаюсь, мисс. – Дворецкий сделал несколько осторожных шагов и остановился на очень почтительном расстоянии.
– Ближе. Смотрите на меня и не отводите глаз. Каннингем, мой новый облик стал для вас потрясением?
Каннингем молча сглотнул; его кадык дрогнул.
– Будьте честны, – твердо сказала хозяйка. – Конечно стал. Но если вам не по себе, то представьте, каково мне. До вчерашнего дня я даже не знала, что стала женщиной. Мне предстоит привыкнуть к новому облику, и вам тоже. Запомните: внутри я все тот же вздорный, высокомерный, неблагодарный старый хрыч, который девятнадцать лет назад нанял вас привратником. Я буду по-прежнему требовать безупречного обслуживания, не замечать его и так же редко говорить «спасибо». Понятно?
Дворецкий едва заметно улыбнулся:
– Да, сэр… то есть да, мисс.
– Вам нужно привыкнуть говорить «да, мисс», а мне – привыкнуть это слышать. Придется нам, старым псам, выучить новые штуки. Как поясница миссис Каннингем?
– Чуть лучше, она говорит. Спасибо, мисс.
– Хорошо. Передайте Мэри мой привет. Можно подавать.
Бранч прошел почти весело. Хозяйка пригубила вино, когда Каннингем налил ей на пробу, одобрила выбор, но от полного бокала отказалась. Одного маленького глотка хватило, чтобы почувствовать крепкий, как у бренди, вкус и неожиданно яркий, богатый букет. Однако, судя по бутылке, это было пристойное, но ничем не примечательное шабли. Решив не рисковать, она предпочла апельсиновый сок.
Разговаривали оживленно и обращались по большей части к хозяйке. О ее статусе пациентки забыли; мужчины боролись за ее внимание, и мисс Иоганн это нравилось. Она часто смеялась, отвечала на остроты и сама чувствовала себя остроумной.
Лишь Джейк почти не притронулся к еде и постоянно смотрел на хозяйку. Стоило взглянуть на него в ответ, как он отводил глаза. Бедняга Джейк.
(Юнис, что нам делать с Джейком?) (Потом, босс, не все сразу.)
Когда Каннингем подошел забрать ее поднос, она с изумлением обнаружила, что омлет, два сэндвича с беконом, стакан сока, полстакана молока и одна из трех сосисок невероятным образом исчезли.
– Кофе, мисс?
– Не знаю. Доктор Хедрик, мне можно кофе?
– Мисс Смит, раз вы можете есть сидя, нет причин запрещать вам есть или пить все, что захочется.
– Тогда я отведу душу. Первый кофе, который мне разрешили за десять лет. Мне маленькую чашечку, а джентльменам большие. Каннингем, у нас есть «Мумм» девяносто седьмого года во льду?
– Конечно, мисс.
– Подайте. – Она немного повысила голос: – А слабаки, которые по утрам шампанское не пьют, могут тихонько выскользнуть за дверь!
Никто не вышел. Когда бокалы наполнились пузырящейся жидкостью, доктор Хедрик предложил тост:
– Джентльмены, – он дождался, пока все мужчины встанут. Иоганн тоже подняла бокал, – за нашу прекрасную и любезную хозяйку! Долгих ей лет!
Раздались возгласы:
