Ленка, Ленка! Нежная, мягкая, ровная в общении, тоже умеющая ловко скрывать свои шрамы, свои скелеты в шкафу.
А потом было знакомство со Львом Котюковым. А ведь именно это она, Елена Прекрасная, постучалась тогда в двери Союза писателей на Большой Никитской, в его дверь, и попросила выступить на презентации тогда ещё никому не известной поэтессы. И он выступил.
С того момента началась её дружба со Львом, которого она по праву считает своим крёстным отцом, ибо в творческой жизни она рождалась дважды: в кино и в поэзии. И у неё два крёстных: Гайдай и Котюков.
И ей вдруг пришла в голову мысль, что они очень похожи, Гайдай с Котюковым. Оба резкие, непримиримые, непредсказуемые, оба невероятно талантливые. Её крёстные. Лучших трудно было бы и желать!
Она глубоко вздохнула и взяла в руки ещё одно письмо. На сей раз это было его письмо к ней. Много лет тому назад, когда они расставались, она вернула ему все его письма. Свыше сорока лет он хранил их вместе с её посланиями в одном и том же большом конверте. Жизнь они прожили врозь, зато письма всегда были вместе.
Они встретились спустя сорок три года. Оказывается, жили они практически по соседству: она в Загребе, он – в Вене.
Нашёл он её с помощью всемогущего телевидения. Она была гостьей одной из очень популярных передач на НТВ, которую он случайно в тот вечер смотрел. Затем последовал звонок из Австрии в Хорватию, а через неделю они встретились в Загребе.
Они мало изменились и внутренне, и внешне. Или им это только казалось? Возможно, они смотрели друг на друга по-иному, через волшебную призму молодости. Но как бы то ни было, ощущение близости, какой-то странной общности, которая была у них когда-то в ранней молодости, то ощущение осталось, над ним оказалось не властным время.
Она начала читать.
«Милая моя!
С минуты нашего расставания меня охватила какая-то щемящая грусть от разлуки с тобой. Она вскоре превратилась в раздражение ко всему окружающему. Как мне хочется удрать из этого мрачного царства!
Ребята ходят злые, вероятно, тоже скучают по дому, жёнам, девушкам. Медленно тянется время. Всё труднее сдерживаться, держать себя в руках, не грубить окружающим.
С ужасным настроением я поднялся сегодня и начал свой тридцать шестой день службы.
После завтрака нас погнали в часть показывать технику. Заставили везде полазить, всё пощупать. Вылезли мы из-под танков перемазанные, как трубочисты, и злые, как черти.
После обеда пошёл со взводом “муравьёв” в баню. Вот уж где я получил удовольствие! Смыл целую неделю постылой жизни. “Муравьи” были очень предупредительны ко мне, как к гостю: помыли, помассировали, причесали. Правда, пивом угощал их я. Не думай, что нам разрешается пить! Это удовольствие мы раздобыли окольными путями.
Собственно, это и не баня в обычном понимании этого слова – просто душ в большой палатке, но здесь и это Божий дар.
После водных процедур я разомлел и пришёл в удовлетворённо-спокойное, философское состояние. Заходило солнце, я лежал на зелёной остывающей траве, глядя в бездонное синее небо. Плывёт медленно, меняя очертания, тает в синей бездне высокое белое облако. Сесть бы на это облако и поплыть бы неведомо куда.
Ты знаешь, с детства глубина неба вызывала у меня тоску о чём-то недостающем, трогала непонятной нежностью неизвестно к кому и к чему…
Я помню, это чувство впервые возникло у меня на Рижском взморье (ведь я родился в Риге).
