Вернулась Элизабет вся в слезах, растрепанная, с поцарапанным лицом и размазанной тушью, еще и продрогшая насквозь. Ночи стали прохладными, словно пытались добить ее и так убитое состояние. Какое-то время она сидела на порожках под дверью, раздумывая: входить или нет.
Дом семьи Алленов был не столь огромным, как могли бы позволить себе люди с их состоянием. При покупке они прежде всего обращали внимание на его возможность стать уютным. А большие пространства для Элизабет и ее матери, к сожалению или к счастью, были априори холодными и чужими, как ни пытайся обустроить. Для Бена, отца и мужа, главное, чтобы его прекрасной половине семьи было хорошо. Поэтому этот негромоздкий двухэтажный дом с красивым ухоженным цветочным садом стал тем самым для них.
Элизабет уже прилично примерзла, сидя на улице. Казалось, будто температура с каждой минутой ее раздумья опускалась все ниже и ниже. Но куда ей еще идти? Сегодня уж точно некуда, поэтому она осторожно открыла дверь. Внутри было тихо и темно. Она не знала, есть ли здесь вообще кто-то. Может, папа не выдержал и уехал в свой офис, может, мама собрала вещи и покинула дом насовсем вместе со своим любовником. Следов доказательств ни того, ни другого нигде не было. Элизабет даже не сняла обувь, поднялась в свою комнату прямо так, ей было все равно. Она потихоньку сопела забитым носом и сдерживала почти беззвучные всхлипывания.
В своей комнате она скинула с себя одежду, а колготки в сеточку, которые порвались еще сильнее во время драки, оказались в урне. Раздевшись до гола, Лиза осмотрела себя в зеркале во весь рост. Очевидно, она все еще видела в отражении красивую длинноволосую девушку с миловидным лицом, прекрасным утонченным телом и понимала, почему на нее часто обращают внимание. Но в какой-то момент ей захотелось смыть с себя все это, перестать быть той, которую желают, забыть все свои связи с парнями. Ее назвали самым грязным словом, и сейчас Элизабет будто сама поверила в это. Сколько у нее было парней? Не так много, как у некоторых, но ведь были. Она любит свое тело, любит то, что получает от них, любит нравиться им. Но сегодня она поняла, что все это лишь оболочка, притворство. И на самом деле всеми этими поступками она пыталась заглушить что-то необъяснимое внутри себя. Или, наоборот, разбудить.
Элизабет бросилась в душ, включила горячую воду и панически начала тереть лицо, руки, шею, которых касались чужие люди, затем и все тело. Она терла так быстро и неосторожно, что кое-где даже появились покраснения, но боли никакой не ощущалось, словно снимала с себя мертвую, бесчувственную кожу, принадлежащую той Элизабет, которую сегодня опустили ниже плинтуса. В какой-то момент она замерла… И вдруг заплакала с новой силой, в голос, не боясь, что кто-то может услышать и прибежать на этот плач. Она села на пол. Струйки воды быстро стекали вниз, смывая остатки пены. Глаза мучительно защипало от косметики. Кажется, эта боль ей даже нравилась, она заставляла себя терпеть ее.
«У тебя очень красивые, выразительные глаза», – в памяти всплыла фраза, сказанная голосом Тони. Она так высокомерно приняла этот комплимент, сделала вид, что слышала его миллион раз, но… на самом деле ей никто и никогда такого не говорил. Они видели общую картинку, не рассматривали отдельных деталей. Элизабет услышала это впервые. Только сейчас до нее дошло, что даже сквозь яркую косметику кто-то смотрел в ее глаза и даже разобрал их цвет в полутьме. Кому-то было это интересно. Может, все, кто добивался ее ненадолго, и знали, какого они цвета, но вслух не произносили и уж тем более не заостряли на этом внимания. Наверное, поэтому ей это и запомнилось дословно.
