– Допустим, ок. Куда потом? Нужны документы, врач.
– Тук, его нельзя там оставлять…
Тук тихонько взвыл и прикрыл глаза рукой.
– Идиотка, – констатировал он. – Думать надо головой. Вон, Марата твоего, самое позднее к вечеру найдут. И что потом?
– Значит, надо до вечера сделать всё!
– Да ты тупо Яра не донесёшь!
– Знаешь что…
– Ничего, – Тук покачал головой. – Хрен с тобой.
– У тебя других вариантов всё равно нет.
Тук промолчал – видимо, не нашёл, что возразить.
– Когда будет этот твой диван?
– Да сегодня уже должен быть. Во время ужина у них там полный расслабон. Если диван до ужина погрузить, а потом охранников отвлечь…
– Ладно, дошло.
Тук покачал в последний раз головой.
– Всё-таки не план, а какое-то дерьмо. И даже не начинай! – перебил он, заметив, что Яна открывает рот. – Не хочу это слышать ещё раз.
Последнее, что запомнил Яр – подступающую со всех сторон черноту. Он надеялся, что это будет полный и абсолютный конец – без боли, без необходимости искать выход или за что-то отвечать.
Конец так и не пришёл.
Яр выплывал в серое марево бреда ещё несколько раз, и каждый раз была боль – в руке, в избитом теле, в ноге.
В некоторые из этих странных недопробуждений ему мерещилась Яна – почему-то в папахе и в милицейском ватнике, от чего ощущение абсурдности происходящего становилось лишь сильней. Яна что-то говорила, но Яр не мог разобрать что. Сознание всё равно ускользало слишком быстро, чтобы что-то понять.
Потом, когда за окном уже начинало темнеть, пробуждение задержалось чуть дольше. Яр лежал с открытыми глазами и смотрел в сереющий в наступающем полумраке потолок – свет пока никто не собирался включать. Повернуть голову он мог бы, но только с трудом, а поворачивать её смысла не было всё равно – только чтобы посмотреть на голые белые стены, из которых он так надеялся навсегда сбежать.
– Ярик… – услышал он голос, и если бы мог что-то чувствовать онемевшим телом, то ощутил бы бегущие по спине мурашки. Голоса не могло здесь быть, и Яр находил одно объяснение его существованию – он сходил с ума.
Ярик осторожно повернул голову на звук и снова увидел галлюцинацию, преследовавшую его всё время, пока он был здесь – бледное лицо Яны, грубо очерченное контурами милицейской формы в полной темноте.
«Яна» стояла за решёткой и смотрела на него с какой-то непонятной укоризной. Впрочем, непонятного в ней не было ничего.
Ярик отвёл взгляд.
«Шиза», – коротко подумал он и уставился в потолок, но взгляд теперь то и дело норовил сползти туда, к двери блока, где по-прежнему виднелось в темноте бледное лицо.
Когда он скосил взгляд в очередной раз, «Яна» исчезла, и Яр успокоился немного, решив, что это лишь от недостатка крови в голове.
Прошло, однако, всего несколько минут, а затем тихонько забряцал замок, и «Яна» появилась опять. В первый раз за всё время после самоубийства у галлюцинации появился звук.
«Яна» в папахе торопливо миновала пустое пространство, отделявшее кровать от двери, и, опустившись на край койки, коснулась лба Яра рукой.
– Холодный какой, кошмар. Ярик, ты можешь говорить?
«Яна» серьёзно смотрела на него. Сначала Яр не хотел отвечать, а потом решил, что вряд ли может быть хуже – а так хотя бы в психушку могут забрать, и осторожно кивнул.
От этого движения перед глазами заплясали цветные круги, а в затылке появилось ощущение, что он падает головой назад, но его тут же подхватила тёплая рука.
