Вдове захотелось провалиться под пол.
– Вещи Костины выкинула? – поинтересовался брат.
– Зачем?
– Жить, что ли, не хочется?! – мгновенно включилась его жена, возмутившись с чужой глупости. – Всё убери с глаз долой! Фотографии, кружки, с которых покойный пил! У тебя сын растёт, поднимать надо! Помер человек – нет места его манаткам в вашей квартире!
– У Кости много нового, дорогого, – промямлила Ягодкина, перепугавшись от напора родственников. – Обувь кожаная, пальто шерстяное… Он покупал многое впрок, чтоб на гражданке носить. Думалось мне, друзьям всё раздать…
– Облезут от халявы! Пусть сами зарабатывают, нищеброды, да покупают! Лучше сожги!
– Где она будет жечь-то в Краснодаре?.. Пусть в мусорку выбросит! – перебил жену хозяин.
– Память, знаете, дорога. Там куртка кожаная бежевая осталась. Костя её ещё после отца своего покойного носил. Укроюсь ею ночью – будто муж живой обнимает…
– Разберись сначала, куртка мужа или свёкра! Чего к вещи прицепилась?.. Вся жизнь у тебя впереди! Молодая! Замуж, может, кто когда вдруг возьмёт! Жги, говорю!!! Память ей, посмотри-ка! Потом себе дороже будет!
Александра, щедро раздавая советы, грозно нависла над золовкой, словно палач над жертвой. У писательницы хватало душевных сил лишь перепуганно что-то блеять. За их прежние редкие встречи после продажи трети Ягодкина так и не научилась выдерживать агрессивный радикализм своей старшей родни. А после смерти мужа будто совсем потеряла опору и веру в себя, пытаясь прислониться хоть к кому-то, кто мог дать надежду на понимание и сочувствие.
– Бабки эти грёбаные! Притащились, паскуды, на похороны лишь бы языки свои поганые распустить! Хотелось каждой мрази подойти да по рылу вмазать! – театрально гневалась Саша, и кудрявый чёрный длинный её хвост с ненавистью колыхался в такт из стороны в сторону. – А Сеня?.. Бедный ребёнок! Тут не стой, так не сядь! Думала я пердуньям много чего сказать, одёрнуть! А потом решила, не моё это дело.
– Да и, откровенно говоря, сестра, похороны – сплошная показуха, – снисходительно засопел Александр, колыхнув своими тремя подбородками. – Почётный караул, флаг, залпы … Чисто на публику! Никому оно не надо. Лучше бы наших ребят никуда не отправляли и войны не устраивали. Прикрылись своим цирком на похоронах, а человека нет.
– Так Костя и не на войне был, а в зоне конфликта…
– А это, по-твоему, не одно и то же?!
– Нет. Военный – работа. Сложная. И не для всех.
– Не работа, а служба! Родине служить, – хозяин глазел на робкую сестру, осмелившуюся ему перечить, как на отбитую дуру. – Отдать свою жизнь ни за грош. Всю страну разворовали, обокрали простой народ, мужика простого за копейки на чужбину под пули посылают!
– Родина, ха! – невестка опять вскочила с места и, взбудораженная, начала метаться. Грузное её тело перекатывалось по помещению, словно бочонок с порохом. – Продала бы с потрохами! Если бы завалялся у меня какой-нибудь секрет, слила б, не задумываясь, шпионам! Ничего хорошего для меня чёртова Родина не сделала! Когда я ребенком позвоночник сломала, никто не помог, ничего не заплатил! Дочку сама поднимала, за свой счёт учила! Долги мужа, когда скотина всё спустил, в одиночку платила – Родина не вступилась, никто и рубля не простил! Нахрен не сдалась такая Отчизна! Зачем страна нужна, если всю жизнь один на своём горбу ношу тащишь?!
– В советские годы люди по-настоящему жили! Всё имели, всё им принадлежало! Не то, что сейчас. Единицы богатеют, остальные перебиваются крошками с их стола, объедки нюхают. Правильно ли? – мужчина нахмурился.
