Тэль снова хихикнула, уже тише. Виктор огляделся.
Полная чертовщина. Они были в лесу, и не в окультуренном грязненьком подмосковном лесочке, а в нормальном, воскрешающем в памяти картины Шишкина. Холм, с которого они скатились, вроде бы наличествовал… вот только никакой тропинки Виктор на нем углядеть не мог. Небо, только что бывшее голубым, затягивали плотные тучи.
А самое главное – вокруг царила осень. Непоздняя, наверное, потому что было не так уж и холодно, но именно осень. С деревьев почти полностью облетели листья, лишь на вершинах осталось чуть-чуть бурого и желтого цвета.
И тихо. Очень тихо. Никогда так не бывает рядом с пляжами и прочими местами отдыха. Всегда находится придурок, решивший, что в нем гибнет певческий талант, или компания, включающая магнитофон на полную мощность…
– Где мы, Тэль? – спросил Виктор. Вопроса, где их странные преследователи, даже не возникло. Он просто чувствовал, что поблизости их нет.
– Дома. У меня дома. – Тэль провела ладошкой по лицу, стирая остатки крови. Ран не было.
– У тебя дома? – Виктор произнес эти слова медленно, по слогам. Только так и можно было заполнить звенящую пустоту, оккупировавшую сознание. Он не мог ни о чем думать. Не верил. Не мог поверить.
– Ну да. Ты обещал проводить меня домой.
– И… и где он, твой дом? В Серебряном Бору?
– Нет, – Тэль зябко обхватила руками тонкие плечики, – гораздо дальше.
– Ага. Параллельные миры. – Виктор попытался ехидно усмехнуться, правда, получалось это у него не слишком.
– Называй как хочешь. – Тэль безуспешно попыталась убрать с лица пропитанную грязью прядь. – Пойдем, тут неподалеку озерцо. Вымоемся.
– В такой холод?! – с ужасом произнес Виктор.
– Иначе замерзнем, – наставительно произнесла Тэль. Холод с каждой минутой все крепче вцеплялся в их мокрую одежду невидимыми когтями.
– Бежим! – Тэль потянула Виктора за руку. И они вновь побежали.
Осенний лес многозвучен и мягок. Он обволакивает тебя, ты погружаешься в него, растворяешься в нем, и вот – уже не идешь – летишь, не чувствуя ног. С Виктором такое случалось нередко – даже в хилых и замусоренных перелесках «ридной Подмосковщины». Здесь же лес с первого мгновения, с первого вдоха вошел в него; все казалось странно знакомым, хотя многих деревьев Виктор узнать не мог. Вот, скажем, это, корою – граб, а листьями – чистый клен. Или вот – похожее на ольху, а длинные серебристо-золотые сережки на ветвях и вовсе ни к селу ни к городу.
Лес был чужим… и не был. Они с Виктором встретились словно два брата после очень, очень долгой разлуки.
Виктор и Тэль бежали по мягкому ковру палой листвы, проскальзывая сквозь облетевшие кустарники, мимо давно павших лесных исполинов, уступивших свет, воздух и землю молодым. Так бывает всегда, и нечего горевать об этом. Смерть есть орудие Жизни – не более того.
«Пьян я, что ли? Или это от холода?» – мелькнуло у Виктора. Сознание плыло. Гасло, растворяясь в тысячах лесных голосов, что со всех сторон нашептывали ему свои песни. Слов он не понимал… пока откуда-то из небытия вдруг не проступило лицо бабушки Веры. Да! Да, они вот так же бежали по ноябрьскому облетевшему лесу, прозрачному и звонкому, уже готовому принять снежный саван – после того, как Виктора слегка засыпало в каком-то овраге. Бабушка уронила туда свой серебряный медальон – единственное, пожалуй, украшение, с которым не расставалась. И он, со всей беззаботной детской готовностью помочь бабушке, стал спускаться по скользкому склону…
