Это был яд, вдруг понял он. Яд, напоенный вдобавок еще и магией. Правда, ему, Виктору, отрава почему-то вреда причинить не могла.
Дверей в доме не было. Широкий темный проем, где во мраке что-то тускло и равномерно вспыхивало.
– Эй, есть тут кто? – негромко спросил Виктор.
Огонь в глубине дома испуганно замигал и погас. И тотчас же раздалось гневное рычание, длинная разъяренная рулада, сложившаяся в нечто вроде «Кто посмел?!», только куда изобретательнее, с многочисленными отсылками ко всем родственникам виновника вплоть до двенадцатого колена.
Из тьмы выкатился невысокий, очень толстый человечек, широкоплечий, краснорожий, с необъятным брюхом и нависающими кустистыми бровями. Нос хозяина украшали многочисленные алые и синюшные прожилки. Запах ядовитой кислятины тотчас сменился до боли знакомым перегаром, словно от того же жэковского сантехника.
– Ты кто такой? – зарычал коротышка. Холщовые рубаха и портки на нем были все в пятнах и подпалинах. Руки же – в тонких хирургических перчатках, и при виде их Виктор едва не лишился дара речи. – Язык проглотил, неуч? – напирал меж тем хозяин.
– Молчи, – вдруг вырвалось у Виктора. – Как смеешь ты держать меня на пороге?!
Толстяка враз прошибло потом. Он отступил на шаг, однако взгляда не опустил.
– Ух ты, знатный гость ко мне пожаловал, – медленно процедил он сквозь зубы, стаскивая с рук перчатки. – Знатный и редкий… ну что ж, заходи, раз пришел, прочь не погоню. Запашок у меня, правда, тебе едва ли понравится… но уж не обессудь, коли явился незваным.
Толстяк если и боялся, то страх свой умело скрывал. И, судя по нему, был отнюдь не дурак подраться. Хоть и пригласил внутрь, сам стоял, загораживая почти весь широченный проход.
– Плохо ты гостя привечаешь, – нагло сказал Виктор, сам донельзя дивясь этой наглости.
Впрочем – это ведь сон… всего лишь сон.
– Уж как умею, – огрызнулся коротышка. Сдернув наконец с рук перчатки, он метко зашвырнул их в бочку – что-то отвратительно зашипело, из бочки повалил пар. – Как там у вас говорится? В гимназиях не обучались…
«Ну конечно же, я сплю, – подумал Виктор. – Откуда здешнему обитателю знать „Золотого теленка“?»
Ухмыляясь, толстяк пялился на Виктора. Глаза-буравчики беспокойно сверлили незваного, невесть откуда взявшегося гостя. Коротышка откровенно и недвусмысленно нарывался на неприятности.
«В этом мире уважают только силу, – подумал Виктор. – Деликатность, вежливость, миролюбие здесь воспринимаются как слабость».
Впрочем – только ли здесь? Мир снов – лишь слабый отсвет реального мира. Если здесь и сейчас, в сумбурном – пусть и таком ярком сне, от него ждут напора и натиска – значит, и на самом деле происходит то же самое. Давно ли нахрапистость и наглость превратились из пороков в достоинство? Может, и недавно, но порой кажется, что навсегда…
И все-таки, наверное, в Москве он едва ли решился бы на подобное. Протянуть руку и молча отодвинуть хозяина с порога его собственного дома.
Помня Серый Предел и ломающуюся с сухим треском шею несчастного полуэльфа, Виктор толкнул коротышку не в полную силу. Однако тот лишь похабно осклабился:
– Что-то слабоваты нынче стали срединники! Нукась, ты толкнул, теперь моя, стало быть, очередь…
Это, разумеется, оказался не толчок в плечо. Толстяк коротко и без замаха провел очень грамотный апперкот. Настолько быстро и профессионально, что невеликого умения Виктора не хватило даже отдернуть голову. Собственно говоря, он понял, что поднявший его в воздух удар именуется апперкотом, только оказавшись лежащим на спине.
