– Ну, что? Нашли урода? – бросился к ним навстречу наш дизайнер, корректор и верстальщик Дима.
У нас вообще очень сжатые штаты, каждый пашет за троих, иначе давно бы наша глупая газета вылетела в трубу. Вот разбогатеем, наймем людишек…
– Не нашли! – отрезал Конякин, перекрикивая сигнализацию. – Работаем!
И сразу ко мне:
– Что ты тут пишешь, Сена?
– Вот, – я с гордостью кивнула на «Призраков».
Конякин быстро пробежал глазами мое незаконченное творение. Я ненадолго перестала дышать.
– Вот можешь ведь, когда хочешь! Концовку не испорть!
Ой, я право чуть не померла от радости. Меня такое вдохновение обуяло, что, кажется, я вообще перестала слышать проклятущую сигнализацию. Чего нельзя было сказать об остальном коллективе.
– Работать! Работать! – разорялся Конякин.
– Но ведь невыносимо же! – посмела перечить Тина Олеговна. – У меня ничего не получается!
– У Сены получается и у вас у всех получится!
И меня сразу же все возненавидели. Но мне было глубоко наплевать на чувства коллег, статья выходила сказочная. Да если так дела пойдут, я до обеда весь материал накатаю, и буду свободна, как ветерок над морем-океаном.
К половине двенадцатого я поставила красивую точку в последнем предложении своего произведения. Я была счастлива, не смотря на дикий вой сигнализации, а коллектив находился уже на грани нервного срыва. Конякин же крепился, показывая пример невиданного мужества всем остальным. Я сбросила статью на дискету и отправилась в принтерно-факсовый отдел, прежде всего материал должен прочесть наш самодержец, потом уж корректору-верстальщику в руки перейдет.
Когда я вернулась, в нашем офисе (ну никак не привыкну называть эти духотозные кабинеты «офисом») царила неестественная тишина, народ прильнул к окнам и что-то напряженно высматривал. Я положила статью на стол Конякина и присоединилась к публике.
– Что там такое?
– Тс-с-с! – ответил Влад. – Кажется, оно заткнулось.
– Может аккумулятор, наконец-то, сел, – благоговейно прошептал Дима. – Неужто услышал нас Господь…
Надо же, о боженьке вспомнил, а еще на всех углах трындел, что атеист, материалист еще какой-то там «…ист».
– Идите работать, – сказал Конякин, не сводя глаз с авто. Впервые за все время он говорил спокойно, тихо, почти как нормальный человек, видать боялся спугнуть сигнализацию.
На горизонте возникла какая-то тетка. С напряженным вниманием следили мы за траекторией ее движения. Когда стало ясно, что идет она прямо к злополучному мерсу, заволновались все, даже Конякин. С. С. перегнулся через подоконник и крикнул:
– Женщина! Не ходите сюда! Идите другой дорогой!
Тетка ноль внимания, видать не поняла, что это к ней обращаются.
– Женщина! – взвизгнула Тина Олеговна. – Обойдите здание с другой стороны! Это вас касается!
Никакой реакции, топает себе, тётус гадкий, вся в каких-то своих мыслях.
– Же-е-енщина! – наперебой затянул весь наш коллектив, но было поздно. Тетка попала в зону поражения, сигнализация взвизгнула и зашлась в истерике. Бабонька вздрогнула от неожиданности, осторожно обошла авто, будто оно могло взорваться, и скрылась из вида.
– Да что же это такое?! – едва не рыдала Тина Олеговна, судорожно щелкая зажигалкой в попытке прикурить. Курить в офисе Конякин нам не разрешал, но в честь такого праздника решил закрыть глаза на безобразие. – А если этот проклятый драндулет всегда теперь будет стоять здесь?! Вот именно здесь?! Под нашими окнами?!
