Во время галлюцинаций мы не знаем, где находимся – то ли в подземном бункере, то ли еще где. И лишь в конце фантасмагории, когда вождь исчезает, рассеивается тьма и мрак вокруг священника – вначале проступают контуры полуразрушенного Храма, затем мы видим в проломах купола ясное небо, а на стенах храма четко проявляются фрески, проступает настенная живопись, и мы все явственнее видим библейские мотивы и, наконец, – Спасителя нашего, Иисуса Христа.
Никогда война и тирания не была и не будет благом для человека, только заповеди божии, только действенная вера в добро победит зло.
В финале – рынок на Арбате, где стоят матрешки и гипсовые болванки Ленина, Сталина и других вождей мирового пролетариата, выставленные на продажу иностранцам. Те платят валютой.
Это лихие 90-е годы 20 века.
Далее наши дни. 21 век. Потоки машин и пробки на дорогах.
Новые высотные здания. Москва-Сити.
И снова провинциальный городок. Служба в реставрируемой церкви. Здесь нет больше склада.
Золотой наперсный крест на груди молодого священника. Тот самый, с зазубриной на лике, полученной в Торгсине во время сдачи на продажу, как металлолом.
В конце фильма – литургия! Очищение, светлое чувство надежды и веры в то лучшее, что есть в человеке. Всколыхнуть душу, обострить состояние души, приподнять ее над своим обычным состоянием – в этом сверхзадача фильма.
Мы слишком много насаждаем мифов про жизнь вокруг нас. Когда едешь, например, в общем или плацкартном вагоне, толчешься на провинциальных вокзалах, рынках и думаешь: какой можно сделать фильм о настоящей, невыдуманной России.
С нищетой, дикарством, с дебильностью, но и с надеждой, с верой в добро. Это была бы другая Россия, такая, какая она есть.
Даже не шукшинская, не говорухинская.
Сегодня уже нельзя менять миф на миф.
Надо искать только правду.
Главное – это умение нести по жизни свой крест.
В эпилоге фильма внук спрашивает деда, показывая на валяющиеся в траве могильные плиты, на остовы каменных домов, фундаментов: «Здесь раньше жили люди? Где они, почему дома исчезли, дед?»
На возвышении стоит разрушенная, иссеченная временем колокольня, сквозь купол и кирпичи проросли деревца и кусты. Но она еще стоит, держится, словно взывая к нам, ныне живущим: когда же вспомнят о ней, о деревне или селе, которые были вокруг раньше.
Еще видны фундаменты погибших домов, еще не растащили последние могильные плиты на забытых погостах.
Еще есть время покаяться, по-настоящему, про себя, в душе.
И вернуть память.
Тогда вернутся в эти заброшенные места люди и скажут: вот здесь жили мои прадед, прабабушка, родственники.
Это моя родная сторона.
Я – верую!
…………………………….
Судьба сценария так же трагична, как и его содержание. В 1992 году он был одобрен сразу двумя лауреатами ленинской премии: кинодраматургом Валентином Ежовым, моим мастером по сценарной мастерской ВГИК, и кинорежиссером Григорием Чухраем. Однако в 90-е годы идеалом для молодежи были путаны и киллеры, время засилья чернухи на экране, и тема о безбожной пятилетке была не нужна спонсорам.
Тем не менее сценарий приняли в студии «АРК-фильм» на Мосфильме. Худрук студии Юлий Райзман, тогда еще живой классик советского кино, предложил сыграть главную роль священника актеру Вацлаву Дворжецкому, который загорелся этой идеей и нашел спонсоров в Нижнем Новгороде, где проживал сам. Не судьба. Перед самым запуском картины позвонил его сын Евгений Дворжецкий и сообщил о кончине отца.
