Ко мне подходит молодая темноволосая женщина и спрашивает, не знаю ли я, когда здесь делает остановку автобус на Сан-Франциско.
– В пять сорок пять, – сообщаю я.
Кажется, мой ответ ее приятно удивляет.
– Вы тоже туда едете?
– Нет. Мне нужно в Лос-Анджелес. Но я прочитала расписание.
– Вы там живете?
– Возможно, – отвечаю я, но, сообразив, что мой ответ прозвучал, должно быть, двусмысленно, спешу добавить: – Там живет моя семья.
Я прибегаю к обману всего лишь во второй раз. Впервые я сказала неправду, когда заверила Хезер, что юноша у супермаркета просто узнал меня из телевизионных новостей. Мне постепенно становится понятно назначение лжи. Это своего рода защитный механизм.
– Рада за вас, – говорит женщина. – Вы из Португалии или Бразилии?
Вопрос ставит меня в полнейший тупик. Почему она считает возможными только эти два варианта? Быть может, я похожа на уроженку Португалии? Или Бразилии? Но тогда почему никто не упоминал об этом раньше?
– Я не совсем вас понимаю, – начинаю я.
Мне хочется подробнее выяснить, почему она высказала такие непонятные на первый взгляд предположения, в надежде получить хотя бы намек на свое происхождение, но такой возможности мне не дают. Кто-то с силой тянет за мой рукав. Это Коуди вытаскивает меня из кресла и уводит в дальний конец зала.
– Послушай, – говорит он очень серьезно. – Во-первых, избегай вступать в контакты с незнакомыми людьми на автовокзалах. Говорят, это может быть небезопасно. А особенно… особенно, если принять во внимание твой нынешний статус знаменитости.
– Но она всего лишь спросила меня про автобус на Сан-Франциско.
– А во-вторых, – продолжает Коуди, не обращая на мои слова никакого внимания, – и это, вероятно, в данных обстоятельствах даже важнее, объясни, где ты научилась говорить по-португальски.
– Не понимаю, о чем ты.
– Как же не понимаешь, если я сам слышал?
– Что слышал?
– Как ты разговаривала на португальском языке, – поясняет он слегка возбужденно. – Как раз с той женщиной.
Я через плечо огладываюсь на молодую даму в синем платье. Она уселась в кресло, которое только что освободила я. Я вспоминаю наш с ней короткий разговор, и вдруг в моей памяти он всплывает в совершенно ином звучании:
– Voce sabe quando o onibus para Sao Francisco chega?
– Cinco e quarenta e cinco.
– Так я говорю по-португальски? – тупо повторяю я вопрос, заданный мне Коуди.
– По всей видимости.
Я задумываюсь, что бы это значило. Где я могла выучить язык? Быть может, я там когда-то жила? Или я вообще родом из Португалии или Бразилии, как предположила женщина? Не в этом ли причина, что за мной никто так и не приехал? Просто потому, что я живу в другой стране?
– Когда я был совсем маленьким, у меня была нянюшка из Португалии, – сообщает Коуди. – Она могла бесконечно смотреть по телевизору бразильские сериалы.
– А ты не думаешь, что я сама могу быть оттуда? – интересуюсь я.
Коуди пожимает плечами.
– Наверное, все возможно. Но ты говоришь по-английски без малейшего акцента. Так что даже не знаю, что и думать.
Вот и я тоже. Я отмечаю этот инцидент в памяти, добавляя его к очень медленно растущему списку информации, которая становится мне известна. Проблема в том, что пока ее элементы не выстраиваются хотя бы в подобие логической цепочки.
Например, какая может быть связь между португальским языком и моим кулоном? Или татуировкой на запястье? Или юношей, который утверждает, что хорошо меня знает?
