— Андрей... — шепчу, но меня тут же перебивают.
— Замолчи! Замолчи и послушай меня, Ксения. Я скажу тебе это один раз. И хочу, чтобы ты меня поняла. Услышала. Ты неглупая девочка, — в ход пошло моё полное имя, а это нехорошо. Я напрягаюсь, но готова его выслушать. Что бы он ни сказал. — Ты знаешь, я не люблю оправдываться. Никогда и ни перед кем, — киваю. Знаю ведь это. — Но я тебе всё объясню, чтобы ты своей хорошенькой головой ничего себе не напридумывала. Того, чего и в помине нет.
— Не нужно. Я всё поняла.
— Замолчи, Ксюша! Не выводи меня, пожалуйста. Ты не понимаешь совершенно ничего, — говорит и смотрит мне в глаза. Мои ладони сжимают его бока, сминая ткань белоснежной отутюженной рубашки. Но он как будто этого не замечает. — Ты же умная девочка, а выводы делаешь самые глупые. Хоть взять твои слова о том, что у меня кто-то есть. Что я тебе изменяю. Как ты вообще могла подумать о таком? Но сейчас не об этом.
От его слов я тут же вспыхиваю как спичка. Но давлю в себе это. Не хочу ругаться. А если я сейчас не сдержусь, то ссоры нам не миновать. А я не хочу этого. Не после вчерашней ночи и сегодняшнего утра, когда мне было так хорошо. Не хочу всё портить.
Поэтому прикусываю внутреннюю часть щеки и заглядываю ему в глаза. Слушаю.
— Я сказал тебе не приезжать, потому что не хочу, чтобы ты ездила на машине. Тем более так поздно. Не хочу переживать и думать, что с тобой может что-то случиться, — на последних словах он морщится, словно ему неприятно и больно даже об этом говорить.
— Но я хорошо езжу, Андрей, — не могу сдерживаться и всё же вспыхиваю.
— Тебе напомнить, как мы с тобой познакомились? Напомнить, что ты могла разбиться?! — повышает голос.
— Андрей, тогда был гололёд и...
— Никаких «и», Ксюша, — жёстко пресекает меня. Крепко сжимает моё хрупкое тело. — Будь моя воля, я бы нахрен запретил вообще ездить тебе на этой долбаной машине! — Взрывается. — Ты совершенно не понимаешь, мать твою, что я просто как безумный боюсь тебя потерять! — несильно встряхивает меня. В его глазах вижу отголоски боли, от которой внутри всё сжимается. — Пойми это и не будь дурочкой. Тебе это совершенно не идёт.
От его слов по коже пробегает дрожь.
Я понимаю. Я теперь всё понимаю.
Поднимаюсь на цыпочки. Тянусь к нему. Обнимаю его за спину. Жмусь к нему крепче. Носом утыкаюсь в выемку между ключицами и дышу. Им дышу.
Я всё понимаю. Он боится меня потерять.
Он редко говорит что-то такое. Часто просто показывает, что я ему небезразлична. Что дорога. И мне этого достаточно. Хоть и хочется услышать, что он меня любит так же сильно, как и я его.
Но сейчас мне вполне достаточно и этого.
— Я понимаю, — шепчу ему. — Правда понимаю. Прости, — целую его в шею. Меня тут же сгребают в крепкие и сильные объятия. Сжимают так сильно, что дышать становится трудно. Но мне это нравится.
Я чувствую его силу, мощь. Я чувствую его всего. Повсюду. Его руки. Тепло. Жар тела. Его губы на моей шее.
Он руками зарывается в мои вьющиеся волосы. Тянет вниз. Отрывает меня от себя. Поднимаю взгляд на него. И Андрей немедля приникает голодным, жадным поцелуем к моим губам. Целует. Ласкает. Кусает. И вновь целует. Самозабвенно. С жадностью и страстью. Показывает, что если бы не работа, он бы не церемонясь сожрал бы меня прямо здесь. Возле этой самой стены.
Ноги дрожат – до сих пор стою на цыпочках. Но всё равно тянусь к нему ближе. Сильнее. Мну его рубашку на спине. Ластясь к нему как кошка. А он всё целует. Целует меня.
