Она вернулась через минуту. Услышав её шаги, Макс нажал «play», и Станислава вошла на кухню под торжественно-тревожную барабанную дробь, сопровождаемую медленным отсчётом Фредди – «One, two, three, four…». Она переоделась в лосины и тонкий свободный свитер, про который Макс сразу догадался, что он на голое тело, а ещё в эту секунду он понял, что «Innuendo», с которой начинается альбом – фантастическая песня.
– Is this innuendo?18 – пошутил он, имея в виду замену уличного джинсового костюма на куда более волнующую домашнюю одежду, и не замечая каламбура, возникающего из-за названия заглавной песни альбома.
– Yes, you’re absolutely right. It’s «Innuendo»19, – с подчёркнутой серьёзностью ответила Станислава, улыбаясь одними глазами.
Позже Макс не мог вспомнить, как они оказались рядом, и как он решился её поцеловать. Просто он вдруг увидел её лицо так близко, что ещё до поцелуя почувствовал обволакивающую мягкость её губ и дразнящую упругость быстро жалящего языка.
Когда они перестали целоваться, семиминутная «Innuendo» уже сменилась второй вещью, «I’m going slightly mad»20, которая, как разобрал Макс, была про то, что это наконец-то случилось: Фредди сходит с ума, а одна тысяча и один жёлтый нарцисс начинают танцевать перед ним.
– I’m going slightly mad. It finally happened. Happened21, – повторила Станислава вслед за Фредди и неожиданно перешла на русский: – Смешно, что слова так подходят. Но это правда.
Через десять минут нацеловавшийся до одури Макс летел вниз по ступенькам, с восторгом выкрикивая про себя слова четвёртой песни: «I can’t live with you. But I can’t live without you!»22, делая упор на второй фразе, которая (как, впрочем, и всё остальное этим очень ранним утром) была про Станиславу. До начала отгрузки оставалось не больше часа, за который ему предстояло пробежать через весь город. Он добежал вовремя и, отлично разогретый, закидал двести ящиков в таком сумасшедшем темпе, что даже успевал приплясывать от нетерпения у, как ему казалось, еле-еле ползущего транспортёра.
В райцентре один из трёх частников отказался принимать товар, явно пытаясь сбить цену, но Максим, которому сегодня не просто везло, а, как тогда говорили, пёрло, быстро пристроил отказную партию в другом месте. Правда, дальше везение чуть не закончилось – на обратном пути водитель пробил два колеса, и в столицу области они вернулись за полночь. Марат предложил заночевать у него. Макс уже начал прикидывать, что лучше: до утра маяться здесь бессонницей, думая о Станиславе, или отправиться пешком к медикам на окраину, чтобы за час пути окончательно вымотаться и уснуть там у одноклассника, в квартире на втором, поближе к ней, как вдруг водитель обмолвился, что едет ночевать к семье, вывезенной на лето в деревню, а путь к деревне лежит через ту самую окраину, где стоит общежитие медиков («и ещё – Светин дом», – напомнил ликующему Максу вредный внутренний голос).
По дороге этот голос прорезался снова, чтобы сказать: «прежде чем лететь на девятый этаж, ты, как честный человек, должен посмотреть, горят ли окна у твоих медиков на втором, а ещё лучше – взглянуть на окна Светы, которая вполне может быть дома одна, без родителей». Но и для того, и для другого требовалось дойти до общежития и обогнуть его, а окна Станиславы было видно с трассы. Когда до поворота, после которого открывался этот лучший в мире вид, оставалось несколько секунд, Макс уже не мог думать о правильных и неправильных поступках – он представлял, как машина сейчас повернёт, и он увидит, что Станислава ещё не спит.
