Смахнув кровь, струящуюся из рассеченной брови, он увидел согнувшегося пополам Рогача. Тот ни в какую не желал падать. Переступал ногами из стороны в сторону, будто исполняя какой-то дикий танец, но сохранял равновесие. Пришлось ему помочь. Константин сделал это двумя сцепленными в замок руками, потому что одной рукой не сумел бы завалить и котенка.
Получив удар по затылку, Рогач прекратил свой бессмысленный танец. Качнулся вперед… назад… опять вперед… наконец тяжело опустился на колени. Головы он не поднимал. Из его ноздри или рта свесилась ярко-красная нить, постепенно доставшая до пола. Немного постояв на коленях, Рогач упал на четвереньки и, мотая своим бритым шишковатым черепом, прохрипел:
– Ну? Добивай, падла.
Перебарывая головокружение, Константин стоял в метре от него и хрипло дышал. По звучанию это напоминало работу пилы, распиливающей бревно: шух-шух, шух-шух… Он попытался сплюнуть кровь, наполнившую рот, а вместо этого выплюнул зуб.
– Добивай, падла, – повторил Рогач, поднимая опухшее, окровавленное лицо с полопавшимися губами. – Или я тебя порешу. По-любому.
– Лежачих не бьют, – сказал Константин и, разминая ободранные костяшки пальцев, возвратился на отведенное ему место.
– Это кто ж тебе такое сказал?
– Знаю.
– А я почему не знаю?
– Потому что тебя не учили, – отрезал Константин и сомкнул веки, давая понять, что разговор закончен.
Проследив за ним угасающим взглядом, Рогач повалился на пол и потерял сознание.
До девятого класса Константин Рощин ни разу не участвовал в настоящих потасовках, но настал день, когда уклониться от главного испытания в жизни подростка не удалось. Это произошло первого сентября, сразу после торжественной линейки. Еще до летних каникул, на субботнике, когда школьников выгнали на благоустройство территории, Костя повздорил с тщедушным шестиклассником. Фамилия его была Карапекин; он или сказал что-то не то, или посмотрел как-то не так, одним словом, нарвался на неприятности и схлопотал по шее. Проблема пацана состояла в том, что показательную трепку он получил в присутствии дамы своего сердца. Проблема Кости заключалась в том, что злопамятный шестиклассник Карапекин стал семиклассником, а минувшее лето посвятил занятиям в секции бокса, отрабатывая там хуки, свинги и прочие приемчики, позволяющие отправлять противника в нокдаун или даже в нокаут.
Костя тогда имел о боксе самое общее и весьма расплывчатое представление. Про различия между нокаутом и нокдауном он впервые услыхал по пути к месту поединка, куда вместе с ним следовала шумная ватага сверстников, включая нескольких девчонок, не отличавшихся примерным поведением. Принимая вызов, Костя презрительно усмехался, и эта кривенькая усмешечка намертво приклеилась к его губам, когда он поинтересовался у своего секунданта Генки Малявкина:
– Разве можно выучиться прилично боксировать за три месяца?
– Прилично боксировать – вряд ли, – заверил его Генка, – а вот в челюсть садануть как следует – это, я думаю, запросто.
– Ну, это мы еще поглядим, – сказал Костя, нисколько не сомневаясь в правоте товарища.
– Ты должен его сделать, Костян, – подзадоривали болельщики. – Где это видано, чтобы седьмые на девятые хвост поднимали? Не подведи.
– Ладно.
– Задай этому Карпеке так, чтобы ему мало не показалось.
– Не покажется, – угрюмо обещал Константин.
До осенних холодов было еще далеко, а солнце уже только светило и не грело. И аллея, ведущая к месту поединка, была не настолько длинной, как того хотелось бы Косте. Перехватив его тоскующий взгляд, брошенный на скрывшуюся за деревьями школу, Генка тихо спросил:
