Мэри улыбнулась. Она почти забыла про это; предложение поступило во время первого визита Понтера, когда они находились на карантине. Часть Мэри была бы рада похвастаться сложением своего мужчины перед теми красотками, от которых она натерпелась в школе, – футболисты, с которыми они встречались, рядом с Понтером смотрелись бы жалкими доходягами. В другой же её части щекотала самолюбие мысль, что Кольм уж точно не устоит перед тем, чтобы полистать журнал и узнать, что же у этого неандертальца есть такого, чего нет у него…
– Не знаю, – ответила Мэри. – Когда Понтер узнал об этом приглашении, он рассмеялся и больше о нём не упоминал.
– Ну если он когда-нибудь соберётся, – с улыбкой сказала Кейша, – я бы хотела экземплярчик с автографом.
– Без проблем, – сказала Мэри. И вдруг осознала, что и правда так думает. Она никогда не забудет о своём изнасиловании – как, наверное, и Кейша не смогла забыть о своём, – но сам факт, что она способна шутить о мужчине, позирующем голым для развлечения женщин, означало, что они проделали большой путь.
– Вы спросили, как у меня дела, – снова сказала Мэри и помолчала. – Лучше, – с улыбкой сказала она, протянула руку и положила ладонь на руку Кейши. – Лучше с каждым днём.
* * *
Допив кофе и попрощавшись с Кейшей, Мэри поспешила в книжную лавку, купила там четыре книжки в мягкой обложке и быстро вернулась в комнату C002B, чтобы забрать оттуда Понтера. Через главный холл они вышли на стоянку. Был прохладный осенний день, и здесь, в четырёхстах километрах к северу от Торонто, почти все листья уже опали.
– Дран! – воскликнул Понтер. – «Изумление!» – перевёл Хак через внешний динамик.
– Что? – переспросила Мэри.
– Что это такое? – спросил Понтер, указывая рукой:
Мэри взглянула в ту сторону, пытаясь сообразить, что могло привлечь его внимание, а потом рассмеялась.
– Это собака, – сказала она.
– Моя Пабо – собака! – заявил Понтер. – И здесь я тоже уже встречал собакоподобных существ. Но это! Такого я в жизни никогда не видел. – Собака и её владелица приближались к ним. Понтер склонился, уперев руки в колени, чтобы поближе рассмотреть маленькое животное, которое вела на поводке привлекательная молодая женщина. – Она похожа на колбасу! – объявил он.
– Это такса, – возмутилась женщина; она совершенно не растерялась при виде знаменитости, которую не могла не узнать.
– Это… – начал Понтер. – Простите, пожалуйста, это какая-то родовая травма?
Судя по голосу, женщина уже была на взводе.
– Нет, он такой и должен быть.
– Но ноги! Уши! Туловище! – Понтер выпрямился и покачал головой. – Собака – это охотник, – заявил он с таким видом, словно животное перед ним было насмешкой над всеми правилами приличия.
– Таксы – охотничьи собаки, – резко ответила женщина. – Их разводили в Германии, чтобы охотиться на барсуков. По-немецки порода называется дахсхунд: «дахс» – по-немецки «барсук». Видите? Их форма позволяет им преследовать барсука в норе.
– О, – сказал Понтер. – Э-э… простите меня, пожалуйста.
Женщина немного смягчилась.
– Вот пудели, – сказала она с презрительным фырканьем, – это действительно не пойми что.
* * *
По прошествии некоторого времени Корнелиус Раскин уже не мог отрицать, что чувствует себя как-то иначе – и что это началось значительно быстрее, чем он думал. Сидя в своём «пентхаузе в трущобах», он скармливал Гуглу запрос за запросом; его результаты улучшились после того, как он узнал, что в медицине кастрация называется орхиэктомией, и когда он начал целенаправленно исключать из выборки слова «собака», «кот» и «лошадь».
