– Более чем уверена в вашей правоте, Константин, – склонив голову, ответила Этери.
Какое-то время они шли молча, а затем оказались, наконец, среди ярмарочных рядов, и весь этот разговор тут же вылетел у Лейлы из головы. Они окунулись в ярмарочную толчею. Госпожа Этери уже яростно торговалась, присмотрев красивое медное блюдо, но не забывала посматривать и на Лейлу.
Их зазывали к своим товарам: торговец шелковой тканью крикнул, обращаясь к княгине:
– Подходи сюда, красавица! Продам тебе отрез ткани на платье, да такой красоты, что самой княгине гатенской не стыдно надеть будет, а уж она-то известная модница.
Княгиня засмеялась и принялась со знанием дела выбирать ткани…
Лейла так увлеклась воспоминаниями, что не заметила, как на дорожке, усыпанной мелкими цветными камушками, появилась ватага юношей в дорогих одеждах. Впереди шел цесаревич Амиран, который был не старше Салахада, – светлоглазый, светловолосый, высокий и широкоплечий. Он остановился как вкопанный, разглядывая трёх девушек в ярких одеждах.
Служанки, увидев незнакомых мужчин, завизжали, закрыли лица рукавами. Лейла осталась стоять неподвижно, не опуская головы. Она видела, как ведут себя багрийские женщины. Разве стала бы госпожа Этери, названная сестра царя, визжать как крестьянка и опускать глаза? Лейла ничем не хуже.
Её охранники, расслабленно гревшиеся на весеннем солнце, схватились было за рукояти мечей, но тут же склонили головы в почтительном приветствии, узнав в юноше наследника багрийского престола цесаревича Амирана.
– Доброго утра тебе, роза Камайна, и твоим спутникам, – поклонившись, сказал Амиран на её родном языке. Он говорил очень медленно, очень правильно, но с таким смешным акцентом, что Лейла, сама того не желая, прыснула со смеху и тут же испугалась: не обидела ли она благородного юношу?
Но нет, он тоже смеялся. Не то над своим акцентом, не то просто вторя звонкому, как серебряный колокольчик, голосу Лейлы.
– Ах, – сказал цесаревич, прикладывая руку к сердцу. – Если б я умел рисовать, то изображал бы только ваше лицо, особенно когда оно, вот как сейчас, озарено улыбкой.
Лейла улыбнулась, не зная, что на это ответить. Цесаревич предложил ей прогуляться по саду, и она в растерянности оглянулась на служанок и охранников.
Один из них лениво поднялся с травы, вновь поклонился.
– Прошу простить нас, ваше высочество, – сказал он на хорошем багрийском. Лейла его неплохо понимала, но предпочитала делать вид, что не знает. – Госпоже Лейле пора возвращаться в свои покои и готовиться к завтраку.
Амиран еще раз поклонился, бросил на Лейлу еще один заинтересованный взгляд, от которого у неё заалели щёки, и спросил:
– Быть может, госпожа Лейла согласится попозировать нашему придворному художнику? Иветре и его ученик – лучшие живописцы нашего времени.
Лейла снова улыбнулась и сказала:
– Я с радостью приму ваше предложение, ваше высочество. Это честь для меня.
Они снова улыбнулись друг другу, и Лейла подала юному принцу руку для поцелуя, как делали это знатные багрийки и гелиатки. Его поцелуй ожёг руку Лейлы, горячая волна прошла по телу от руки до самого сердца. Ей показалось, будто и цесаревич вздрогнул.
Они так и стояли, держась за руки, пока кто-то из свиты цесаревича не отвлёк их. Амирану и Лейле пришлось распрощаться.
По дороге к гостевым апартаментам, выделенным для делегации Камайна, одна из служанок спросила Лейлу:
