– Так, прекрати.
– Это всё, чем я последнее время занимаюсь – прекращаю.
Он опустился на пол, положил голову на сложенные руки.
– От тебя воняет табаком как от полка солдат. Боже, я становлюсь похожим на глупую жену, надувшуюся на мужа за то, что он пришел домой под утро. Вот только жен редко когда запирают в комнате без еды.
– Извини меня, я не думал, что приду так поздно. Мне нужно было кое-что обязательно выяснить. Ведь ты же понимаешь, что я тебя запираю не для собственного удовольствия.
Позже Елисей попросил съездить с ним на прогулку, и я не смог отказать.
Когда я переносил брата на руках по лестнице (коляску снести одному было невозможно), несколько ребят у подъезда начали перешептываться, смеяться, а один бросил:
– О, смотрите, вечная любовь. Это твоя девчонка?
Я надеялся, что брат не услышит этих придурков, но Елисей очень четким и спокойным голосом произнес:
– Не улыбайся так широко, с детства лошадей боюсь.
Один из парней, тот, что первым подал голос, двинулся к нам.
«Не суйся, подумай о Лисе!», – очень громко сказал мой внутренний голос, но мне было уже не до него. Посадив Елисея в коляску, я быстро подошел к парню, стиснул его руку выше локтя и, глянув в его водянистые глаза, прошептал на ухо:
– Ты умрешь очень скоро.
– Чё?!
– Заткнись и слушай: у тебя в комнате отходит половица, об которую ты часто спотыкаешься, но все забываешь прибить, даже после нашего разговора этого не сделаешь. Через неделю ты в очередной раз зацепишься об нее ногой и упадешь, ударившись о край стола. Очень сильно ударившись. Ты потеряешь много крови, но никто не придет тебе помочь. Только твоя кошка, старая и рыжая, будет лакать из большой красной лужи вокруг твоей головы.
Я отпустил его руку. Он недоверчиво покосился на меня, но с его лица все же пропало самодовольное тупое выражение, за которое я бы с удовольствием начистил ему физиономию. Думаю, его все же проняло то, что я специально упомянул те детали, о которых знать не мог и придумать тоже вряд ли. Надо держать себя в руках и не выдать!
– Какой-то псих. Пошли, ребят.
«Ребята» бросили на асфальт окурки и, снявшись со своего насеста, не спеша стали удаляться. Двое других смерили меня напоследок взглядом. Я избегал смотреть им в глаза, не по той причине, что они думали – просто не хотел увидеть еще несколько смертей, таких же бездарных, как их жизни. Зато Елисей не поскупился на свой фирменный взгляд: смесь безразличия с презрением многолетней выдержки.
– Что ты сказал этому уродцу?
– Так, очертил перспективы.
Он усмехнулся.
Кажется, потом все шло хорошо, пока Елисей не отъехал немного вперед, там, где начинался крутой спуск, и внезапно отпустил колеса инвалидного кресла. Я только успел увидеть, как коляска медленно, как в кошмаре, катится вниз. Я бежал к нему так быстро, как только мог. Тележка врезалась в дерево и упала набок. Брат лежал на земле ничком.
– Сильно ушибся?
– Только ноги ударил. Они не болят, как ты понимаешь.
Когда мы пришли домой, я отнес его, хмурого, в его зашторенную комнату. Было такое время, когда через занавески пробивался яркий свет заходящего солнца, и вся комната казалась наполненной желтым свечением.
Я осторожно положил Елисея на кровать. Он старался казаться безучастным.
– Я хочу осмотреть твою ногу.
– Мне тоже много чего хочется.
– Наверняка там кровь, прилипнет к штанам изнутри.
– Ладно, – равнодушно отозвался он.
