– Ты же не против? Что я поеду к папе?
– Ну как я могу быть против. Ведь это твой родной человек, и ты в нем нуждаешься. А он в тебе.
– Ну хорошо, – запивая тост чаем, ответила Наташа, – а знаешь, что?
– Что?
– Папа мне купил новые наушники беспроводные. Щас покажу.
Дочка вскочила из-за стола и побежала в зал, где были ее сумки. Недоеденный кусочек хлеба и долька яблока так и остались лежать.
– Крутые, правда?
– Крутые. Я, честно говоря, в таких вещах не очень разбираюсь, но главное, что тебе нравится.
– Ага.
С этими словами она нацепила их на себя. Затем поставила перед собой телефон, оперев его на тарелку с фруктами, и включила какое-то видео. Мамы, получается, для нее не существовало. Ни тогда, ни сейчас… И раз она с такой легкостью сообщает об отъезде, а потом надевает наушники, ограждая меня от своего мира, значит, так мне и надо, я это заслужила. Вытерев стол от крошек, я помыла чашку и вышла из комнаты. Наташа даже не подняла головы.
«В любой неопределенной ситуации идите в душ», – скомандовала себе я, перефразировав известное выражение. Через пару минут я уже грелась под струями воды. На белой шторке для ванны располагались серые и коричневые небольшие круги, они чередовались, создавая простой узор. Когда они намокали от горячего пара и капель, внутри каждого из них угадывались какие-то силуэты и даже лица. Вглядевшись внимательно, я обнаружила стоящих в ряд Фрейда, Иисуса Христа, Че Гевару и Ошо. Это прям какая-то молитва получается:
Фрейд, скажи, как понять душу своего ребёнка?
Иисус Христос, спаси и сохрани.
Скоро случится революция.
А мне нужна мудрость.
«Ну все, теперь у меня окончательно поехала крыша», – подумала я.
Наташа ходила по квартире и складывала вещи. Она оставила нетронутыми все детские игрушки – видимо, уже выросла из того возраста, чтобы играть в кукол. Меня душила обида из-за того, что все, подаренное мамой, оказалось вдруг ненужным и недостойным того, чтобы забрать с собой в новую жизнь. «В конце концов, это ее право», – рассудила я.
– И как же мы с тобой теперь будем, – присев на краешек дивана, спросила я, – как будем общаться?
– Ну… Не знаю. На выходных, наверное, – буркнула Наташа и захлопнула дверь своей комнаты.
Наутро маленькая сумка, в которую дочка собрала все необходимое, стояла на пороге. Вскоре под подъездом просигналила машина. Я выглянула с балкона и увидела внизу Кирилла, он только что вышел из автомобиля и перетаптывался с ноги на ногу, засунув руки в карманы.
«Выходить вниз или нет? Поздороваться? А зачем?» – пронеслось в голове. Ответ пришел сам собой: «Нет, ни в коем случае».
– Мам, я пошла.
Наташа, одетая в теплую куртку, беспокойно посмотрела на меня. Впервые за все это время у нее забегали глаза, и стало очевидно, что сцена прощания ей в тягость.
– Иди, хоть обниму тебя.
Дочка застыла, как мумия, и даже не обняла меня в ответ. Я поцеловала ее в щеку, она буркнула:
– Пока.
Затем Наташа быстро развернулась и вышла. Я закрыла дверной замок и почувствовала, как все мое тело трясется. Сначала задрожали колени, потом бедра и щиколотки, потом началось колотиться что-то в районе желудка. Это была тревога, смешанная с подступающей пустотой. Она растекалась во мне и заполняла собой все пространство квартиры, как чернильная жидкость, выпущенная осьминогом.
«Осьминог красит воду, чувствуя опасность от врагов. Только здесь больше никого нет. Выходит, я сама себе жертва и сама себе враг: вот такая веселая передача „В мире животных“. И вообще! Если способность к самоиронии еще есть, значит, не все потеряно», – успокаивала я себя. Но состояние отупения, как будто меня стукнули кувалдой по голове, мешало что-то делать и мыслить продуктивно. Я включила телевизор без звука, уселась на диван и подобрала под себя колени.
