Он помнил, как когда-то с подачи Хидеши весь Верхний квартал, язвительно сравнивая капитана Сору с одной крупной, не очень смышлёной птицей, за глаза, побаиваясь его нешуточной угрозы пропустить «каждого любого» как мясо сквозь тюремную решётку, прозвал его на местный манер Баклана.
Только бабушка Аджи в глаза смела безнаказанно говорить ему, что он, mirovе bi pistole – «мужчина с пистолетом», и вправду похож на баклана.
В потёртой кобуре капитана Сору пистолет лежал редко.
Ни один из многочисленных богов Гуджарати, допроси их ночью в отделении сам пытливый капитан, не признался бы, почему всякий его нечастый приход во двор Хидеши, где жила и бабушка, совпадал с тем, что Аджи тщательно и, как ему казалось, демонстративно мыла и чистила старую мясорубку с изогнутой ручкой-вертушкой.
Выплёвывая крошки зубов, они (Боги!) кричали бы, что ничего об этом не знают, а случайности в твоём, «собака-капитано!», городе упрямы и бесконечно-вечны!
Пощади!
Капитан Сору, дьявольски издеваясь, послал бы их, как и всех смертных, к портному Ашику: тот мастерски использует швейную машинку с ножным приводом, так что с бормашиной – гр-гр-гр – с таким же ножным приводом справится не хуже лучшего стоматолога из поликлиники напротив его отделения милиции.
Слышите крики?
Уберите за собой зубную пыль!
А бабушка Аджи просто не терпела, когда железный шнековый вал её мясорубки и, особенно, мрачная, быстро забивающаяся унылым фаршем решётка жирно пахли сырым провёрнутым мясом.
Ну и что, что мясо в её доме ели редко.
Крупный мужчина с кобурой, широкие, «под погоны», плечи которого идеально воспроизводили физически безупречную чёрно-синюю, по цвету формы, горизонтальную прямую, в очередь, конечно, не встал.
Никто не возражал. Естественно.
Бабушка Аджи возилась с мясорубкой. Естественно.
Изрядно измученная просительница на затоптанной лестнице в восьми телах от заветной двери Хидеши, завидев форменную фуражку, начала «признавательным» шёпотом, вроде как ни с кем, делиться выстраданным сомнением:
– В городе говорят, эта вода тоже пахнет хлоркой…
Публичное сомнение должно быть публично же развеяно – местное представление о симметричном ответе! Оправдываться здесь не принято. Ни перед кем.
Сообразительный Мераб, поклонник симметрии в живописи, предъявил «подлюке» аргументированный ответ:
– Глупая, думаешь «ОН» «ТАМ» воду не очищает?!
Мераб и не подозревал, что таким образом дополнил ещё одним доказательством существования Бога пять предыдущих, принадлежавших Фоме Аквинскому.
Очередь, ещё более почернев осунувшимися лицами, поддержала художника-«богослова» резко суженными глазами.
Вышла – барабанная дробь! – и сама когда-то так ловко себя придумавшая Хидеши, ныне занятая мыслями о целебных свойствах талого, редкого тут снега.
Потопталась на месте: топ-топ – показывая, как зябко её, знахарке, ногам.
Она вкусно объедала сваренную в «Сборе» – смотрите, люди, его у меня много, хватает даже на приготовление пищи – розовую тёплую сосиску.
Встретившись взглядами с капитаном Сору – а, табак, водка, пот! – мстительно изобразила презрительное удивление. Вроде, по отношению к сомневающейся.
Желчная и кичливая Хидеши насмешливо-громко, чтобы слышали «всиэ», послала её к «шарлатанам-травникам»:
– Иди к ним! Иди… У них чёртополох мёдом пахнет. Густо, дешёво. Как говном!
– Ом! Ом! Ом! – гулко отвечал Хидеши мраморным эхом столетний стылый подъезд, привычный к отсутствию логики в словах и действиях, как своих жителей, так и их посетителей.
