В итоге – комиссию двое прошли: Нестеров и ещё один парень из их класса. Тот второй в авиационное техучилище поступил, а Нестеров, как и мечтал, поехал поступать в лётное.
Вот и сейчас, мы с Цыганом как-то издалека развели его на рассказ.
Рассказывает Нестеров, неторопливо потягивая пиво, словно специально затягивая историю, чувствует наш интерес, вот и смакует слова, да нет, точно специально, – В училище мы жили за забором, в казармах рядом с учебными корпусами.
Дисциплина была строгая, армия есть армия. За территорию отпускали нечасто, в основном по выходным в увольнение…
– Как на зоне… – Встревает, было, Цыган.
– На зоне… – Нестеров презрительно кривит улыбку. – Сравнил задницу с пальцем.
Какое-то время он молчит – молчит и Коля, понимая, что сейчас лучше не вмешиваться – потом точно нехотя продолжает, – А с апреля мы обычно выезжали на лётную практику. После первого курса, помню, в Алейске были. Там рядом ракетные шахты располагались, глубокие такие, для запуска межконтинентальных… Сверху когда на них смотришь, они на запятые похожи. Нам строго-настрого запрещали над ними летать, тогда это всё это было ССС – совсем совершенно секретно…
И опять Нестеров пиво потягивает, молчит нарочито сосредоточенно, то ли интерес подогреть старается, то ли сам он сейчас где-то в своих воспоминаниях. Вполне может быть, что именно в этот момент он как раз мысленно шахту стороной облетает.
Помолчав так, приступает к новой главе повествования, – На третьем курсе летали мы на боевых самолетах, уже в Славгороде. На штурмовиках ИЛ-28. Ну а к четвертому – разделение началось: кто-то на ИЛах специализировался, кто-то на ЯК-28…
После училища по распределению попал Нестеров в гарнизон Иркутской области, там отлетал чуть больше десяти лет. Потом снова учеба на курсах командиров, после курсов вернулся к себе в часть…
И снова Нестеров привычно и надолго замолкает, я уже как-то привык к его этой манере общения, жду, знаю, сейчас промолчится и приступит к очередной главе, – Где-то в середине 80-х в войсках началась ротация лётного состава. Те летчики, которые прослужили более десяти лет на Востоке, могли написать рапорт о переводе в европейскую часть страны…
Тогда-то и попал Нестеров под Оршу, в гарнизон Балбасово, – С этого аэродрома в Балбасово, где мы базировались, еще немцы в Великую Отечественную на Москву летали. Там, недалеко от аэродрома, до сих пор остались здоровенные воронки от наших, русских, бомб. Это наши аэродром бомбили, когда войска третьего Белорусского в сорок четвёртом Оршу освобождали. Со временем в этих воронках образовались небольшие озера, и мы с парнями после полётов часто ходили туда купаться. Осколков от этих бомб там кругом, что камешков на берегу, много мы их находили. У меня раньше они где-то дома валялись, но потом сын куда-то порастерял…
Нестеров рассказывает, а Цыган точно закемарил, поутих, но вижу – слушает, хоть и виду не подаёт. Сиделый-то он, Коля – сиделый, но про войну, как и я, – только понаслышке…
Впрочем, насчёт войны у меня опыт даже поболе Колиного будет. По окончанию политехнического института, ещё молодым специалистом, пришел я работать на химический комбинат. По результатам защиты дипломного проекта, государственная экзаменационная комиссия рекомендовала меня на работу в научно-исследовательскую лабораторию производства, где готовили комплектующие для межконтинентальных баллистических ракет. Думал, буду заниматься наукой в этом направлении, но на практике всё иначе получилось. Поскольку лаборатория была заводская, занимались мы в основном сбором статистических данных для нашего профильного НИИ, о науке никто и не вспоминал. Да и работники института относились к своим коллегам-производственникам не иначе, как к дополнительному штату лаборантов, приезжали, давали нам ЦУ, БЦУ и ЕБЦУ, так у нас шутливо называли «ценные указания», «более ценные указания» и «ещё более ценные указания».
