Небо начинается со взлёта. Сборник стихов и рассказов - страница 7
Телевизор я впервые увидел именно в тот год. Да – да, не надо удивляться! Этот тяжеленный ящик, обтянутый снизу шинельным сукном, а сверху наполненный мастикой для натирания полов, называемый острословной курсантской братией телевизором, за полное размерное сходство с популярным в то время цветным «Рубином», пришлось тоже погонять по полу. Зато полы в расположении курса блестели, как зеркало.
Кровати заправлять – тоже целая наука! Туго натянутое одеяло, спинки кроватей, табуретки ровняли по натянутой ниточке, края одеяла и верх выглаживали перевернутой табуреткой.
А как научились чистить сапоги! После ваксы драили их мокрой щеткой. А, еще лучше, макали ее в снег, и снегом, снегом. До блеска. Некоторые, например, Саня Белан, гладили голенища утюгом и те стояли, как пароходные трубы, идеально ровно. Другие, наоборот, наглаживали утюгом сложную систему складок и сминали по ним голенище в гармошку.
А что такое – записные книжки первокурсника!
Всякие сопливые сентенции заполняли их странички наряду с адресами еще из той, пред училищной, жизни. Например – не гонись за девушкой, как за уходящим трамваем. Помни, что сзади идет другой!
Или – даже если в твоей кабине запахнет цветами с твоей собственной могилы – продолжай тянуть ручку на себя!
А после полётов на втором курсе у оперившихся курсачей появлялась наполненная мудростью и жизненным опытом запись:
Кстати, в этом стихе заложен правильный постулат из динамики полета – на предельном вираже даже на малый газ убирать РУД не надо – чуть прибрал, и уже – кувырк!
Про Тититати
Утром намашешься лопатой, побегаешь со скребком по плацу, потом с мороза – в столовую, а потом в класс УЛО. А там тепло, тихо! Сразу тянет в сон, и сопротивляться ему совершенно невозможно! Из динамика на стене раздается – «Внимание, внимание! Начинаем прием на слух! Скорость передачи – 16 знаков в минуту» Тренировали морзянку на слух принимать. Она была нужна, чтобы прослушивать в полете позывные аэродромных ДПРС, БПРС. У каждого – тонкая тетрадка, куда писали буквы, принятые на слух, а потом у нас их проверяли преподаватели. Мы называли этот предмет по звучанию в эфире буквы «Ф»: – Ти-Ти-Та-Ти. (Тетя Катя)
Но с утра, распаренный на морозе работой, разморенный, поевший, пишешь, пишешь, потом засыпаешь, даже и не замечая этого, и рука сначала загибает строчку все ниже, ниже, потом и вовсе срывается в штопор, оставляя на листе росчерк до самого низа. И ведь даже в увольнение не отпускали, пока не пересдашь ее, тититатю эту.
(а Ти-Ти-Та-Ти-Ти – это «Э», кто забыл)
А спали мы везде. На задних рядах аудиторий просто ложились на сиденье, поручив товарищу толкнуть в бок, если препод пойдет наверх. Но, бывало, и товарищ сам засыпал рядом. Спали в сушилках, схемных, каптерках, на плитах кухонных, будучи в наряде по кухне.
А в крутой 411-й аудитории наверху был люк в полу, мы залезали в него, под пол рядов, да и не по одному человеку. Это было опасно, там иногда засыпали надолго, и, если тебя забывали там товарищи, то проснуться и вылезти можно было на лекциях уже другого курса.
Саня Попов однажды спал на лекциях Водилова. Мы поздно заметили, что Саня уснул, а Водилов, на беду, вызвал его по журналу, не видя, что Саня спит. Он не дал нам разбудить Саню, а взял большую алюминиевую указку и стал подкрадываться к спящему Сане поближе. Кто помнит – большой любитель был Водилов пошутить. Подкрался на цыпочках, да как влупит со всего размаха указкой по столу прямо перед носом спящего Попика! Тот взвился, перепуганный, спросонья. А Водилов – ну что, мой юный др-р-р-руг!? Вам – жирная двойка! Пересдавать приходите ко мне в субботу по адресу – Красноармейский проспект, дом восемнадцать, квартира пятьдесят семь. Посидим, выпьем сто грамм, закусим гречневой кашей, сверху – огурчик положим солененький!