Всего один шаг... Темная пасть реки. Перламутр отблесков огней. Холодно. Поздняя осень. Колючий снег царапает кожу. Тонкая курточка. Спина взмокла. Губы соленые... Руки вцепились в литые перила моста. Остыла душа. Один шаг... Господи, прости!..
– Господи, ну сходишь ты за хлебом наконец или нет! Сил моих больше нет! Один шаг ведь до магазина! – раздался над ухом раздраженный женский голос.
Коновалов с треском захлопнул крышку ноутбука и угрюмо посмотрел на жену. Вечно она лезет в самый кульминационный момент. Убил бы! – подумал Лева, но вслух сказал сдержанно:
– Людочка, ну я же просил! Я умолял не отвлекать меня во время работы!
– Тоже мне, Достоевский! – саркастически заметила Людочка. – Работает он! Это я пашу с утра до вечера как проклятая! А ты задницу просиживаешь перед монитором. Бумагомаратель! Гений недорезанный! Работает он. Сколько можно! Обещаниями только кормишь. Я устала на себе все тащить! Вся жизнь из-за тебя наперекосяк! Угораздило же меня выйти за тебя замуж. Пойдешь за хлебом или нет?
– Пойду, пойду... – проворчал Коновалов, вскочил, вырвал у жены из рук авоську и деньги и вылетел из комнаты. «Пойду сейчас и утоплюсь», – мстительно решил он, снимая с вешалки шляпу и плащ.
– Не вздумай утопиться! Вижу по глазам, опять двадцать пять. Так и знай – домой не пущу! И апельсины с бульоном я тебе в психушку таскать больше не собираюсь! – завопила жена вслед.
– Ведьма, опять мысли читает, – буркнул Коновалов себе под нос, засунул авоську в карман и демонстративно хлопнул дверью.
Он вышел в прохладный вечер и маршевым шагом направил свои стопы в сторону набережной. В голове крутились последние фразы его романа: «Всего один шаг... Темная пасть реки. Перламутр отблесков огней. Холодно...»
– Туфта! Графомань голимая! – выругался Коновалов и почувствовал неприятный холод в ногах. Лева замер посреди пустынной набережной и посмотрел вниз. Вместо ботинок на ступнях были любимые тапки!
Он задумчиво пошевелил пальцами ног и решил, что как-то неправильно прощаться с бренной жизнью без ботинок. Да и носки у него не первой свежести, с дыркой на пятке. Со свежестью, впрочем, проблема решится быстро, а вот с дыркой... Выловят его тело из мутных вод реки, а у него конфуз такой. Что люди подумают? Людку опять же жалко. Она, само собой, порадуется, что наконец-то избавилась от неудачника-мужа, но похороны в наше время дело накладное, а денег у нее нет.
Лева в некотором роде предусмотрел этот щекотливый момент и оставил прощальное письмо, где четко обозначил свою волю: после кончины его скромно проводить, никаких поминок не устраивать, торжественных речей не говорить, выпить водки и развеять его прах в деревне Перелипкино, откуда родом его предки. Однако надеяться на супругу нельзя. Людка упряма как ослица и человек мещанской ментальности. Все бы ей сделать как у людей. Похоронит ведь, зараза, в строгом костюме и галстуке, поминки устроит с помпой, памятник на могилке поставит гранитный, созовет бомонд. Вальку, актрису из детского музыкального театра, которая Бабу-ягу играет, причем без грима, подружку свою любимую. И Парамонову, художницу с Арбата. Алкашку-карикатуристку авангардной наружности. Коновалова аж передернуло от мысли, что за персонажи будут рыдать над его бренным телом. И памятники нынче дорогие. В долги влезет или, того хуже, кредит возьмет. Пахать придется вдвое больше, а у нее спина больная и ноги отекают. Здоровье надорвет, не дай бог, сляжет. И будет проклинать его до самой своей смерти. Мало ему проблем на этом свете. Изгрызла, зараза, вечными придирками. Никакого покоя и на том свете не будет. Желание покончить с собой таяло, как бархат растворяющегося в ночи вечера, но покаянная грусть в душе еще плескалась.
