Похоже, зря. Будь хоть какая-то интрижка для здоровья за это время, может и не позволила бы Роману…
Я тут же хмыкнула. Кого обманываю? У меня не было шансов в любом случае.
Переводя дыхание, я ждала, когда хлопнет входная дверь. Но вместо этого из гостиной потекла мелодия, до боли знакомая, мягкая, инструментальная. Я не сразу поняла, что это звучит мой рояль.
Рома играет?
Я вышла из кухни и застыла в дверях. Я знала эту песню. Однажды Звездин летал на концерт в Лондон и на обратном пути крутил этот трек без остановки и громко. Мне понравилась баллада, я выучила её наизусть. После развода, будучи беременной я долго крутила ее в плейлисте на повторе. Именно она и звучала сейчас в моем доме.
Роман не только играл, он пел о лжи, нарушенных обещаниях, о правде, которая слишком горькая после повторного отрицания. Он пел о гордости и предательстве. Он пел о том, что всему наступает конец однажды.
Я стояла и слушала, не двигалась, словно окаменела. Его голос был таким чувственным, завораживающим.
Это было так сильно про нас, что мне снова стало страшно. Это ведь случайность? Он не может знать и петь про нашу ситуацию. Все совпадение и игра моего больного воображения. Сейчас мой незваный гость доиграет красивую мелодию и уйдет.
Роман резко оборвал проинрыш, обернулся ко мне на крутящимся стуле. В его глазах было уже совсем не то, что я видела минуту назад. Никакой нежной растерянности и обжигающей страсти. Во взгляде появилась угроза и даже злость. Я решила заговорить первой, чтобы немного сгладить свою грубость.
- Я не знала, что ты играешь.
- А если бы знала, то притащила бы рояль в салон самолета? – жестко ответил Роман.
Он словно ударил меня этими словами. Но потом Звездин выдал то, что действительно причинило боль и лишило последних крупиц спокойствия.
- Я знаю, что Кирилл – мой сын.
Где же гром, молния и огненная сера? Кажется, карающий ангел пришел наказать меня. Почему под ногами все еще пол, а не котлы с кипящей смолой?
Мое сердце метнулось в пятки, потом резко подпрыгнуло, сделав сальто у горла. Я сглотнула.
Но собрав все силы и вспомнив навыки самой лучшей и невозмутимой бортпроводницы, я тихо и очень спокойно произнесла:
- Что, прости?
- Я знаю, что Кирилл – мой сын, - повторил Роман голосом, напрочь лишенным эмоций.
Он не спрашивал, он утверждал. Он был уверен.
Звездин встал и как будто растерял все спокойствие. Оно словно закончилось в этот самый момент.
- Как ты могла? – гаркнул он. - Кто дал тебе право решать за меня и за него? Шесть лет, Катя! Долбанные шесть лет ты прятала от меня сына.
Я первый раз слышала, как Рома кричит. Даже не кричит, орет. На меня. Он раньше казался мне таким сдержанным, невозмутимым, почти рафинированным. Как будто не русский, а истинный англичанин-аристократ в десятом колене. Мы с ним всегда так здорово понимали друг друга. Роман почти никогда не позволял себе проявить даже банальное раздражение или недовольство. Я и представить не могла, что Звездин в принципе способен повысить голос.
Я не знала ,как реагировать и начала мямлить нечто совсем несуразное, вспомнив почему-то вип-пассажиров, которые любили пудрить носы и заливать наркотический кайф крепким элитным алкоголем
- Завязывал бы с тяжелыми наркотиками. Или чем там накачался? – мой голос почти не дрожал.
- Не надо так со мной разговаривать, Катя, - убавил громкость Роман, но от его угрожающего спокойствия стало еще хуже. – Ты потонешь в своей лжи. Все твое вранье шито белыми нитками. Кирилл родился ровно через сорок недель после нашего последнего полета. Я специально поднял документы и подсчитал.
