Устье Исены, окрестности развалин Тарна, 25 июня 1732 года
Переночевав на корабле, друзья с утра решили пройтись и размять ноги. Особенно тут ходить было некуда – ни трактиров, ни таверн, ни даже рынка; в отличие от восстановленного Причального, Тарн так и оставался грудами развалин, меж обугленных венцов весело зеленели травы.
Однако в окрестностях раскинулся большой лагерь – дунландцы, ховрары, хегги, даже сколько-то хазгов. Все они жили работой на морских танов, понемногу приторговывая выделанными кожами и подобным грубым товаром.
Несмотря на протесты Эовин, Фолко запер её в каморке кормчего, наказав корабельщикам Фарнака присматривать за ней, чтобы невзначай не сбежала.
Вооружившись с головы до ног, Торин, Фолко и Малыш выбрались из тарнских руин. Исена осталась по правую руку; покрытый травой прилуг – обрывистый степной кряж вдоль речного берега – принял на свои плечи тропу.
Навстречу попалось несколько дунландцев; перед незнакомцами в блистающей броне они поспешно сняли шапки, как и полагалось, но взгляды, коими они проводили Фолко и гномов, были весьма далеки от дружелюбных.
– Фолко! Мы что, к этой братии на пиво собрались? – удивился Малыш, когда Фолко решительно направился к лагерю.
– Не на пиво, но собрались, – кивнул хоббит.
– Зачем?!
– Хочу взглянуть, что у них там делается. Слишком долго мы на них смотрели только сквозь прорезь шлема. А ты что, никак боишься, что ли?
– Не подначивай, – вздохнул Маленький Гном. – Ничего я не боюсь. Просто не люблю, когда так смотрят, словно зарезать мечтают…
– Тоже мне, новость! Да таких не счесть, которые нас зарезать мечтали! Почитай, всё войско Олмера! И потом…
– Так то на войне! – отговорился Малыш. – А то вроде как при мире…
– Ничего удивительного, – заявил Торин. – Или, думаешь, тут неведомо, кто такой мастер Строри, полковой начальник панцирной пехоты в войске короля Эодрейда? И двух месяцев не прошло, как тех же дунландцев под Тарбадом крошили!
Строри промолчал.
В лагере их и впрямь встретили безо всякой приязни. Перед богато вооружёнными гномами и хоббитом встречные ломали шапки и кланялись, но вслед сквозь сжатые зубы раздавалось злобное шипение.
Ни Фолко, ни гномы не подали и виду, что слышат.
Лагерь оказался самым обычным скопищем на скорую руку возведённых землянок, полуземлянок, лёгких балаганов, палаток и шалашей. Фолко только дивился, как здешние обитатели переживают зимы – хоть и юг, хоть и возле моря, а холод всё равно холод.
В отдалении возле костра сидела на корточках группа хазгов – человек десять, с саблями, но без своих страшных луков. Один из них внезапно бросил в костёр щепотку какого-то порошка, отчего пламя тотчас же сделалось синим. Бросивший медленно выпрямился, заведя протяжную песню на своём языке; слова в ней были сплошь древние, и Фолко, неплохо зная обиходную речь хазгов, ничего не мог понять в этом песнопении.
Продолжая петь, хазг выбрался на открытое место. Кривоногий, седой, старый, весь в сабельных шрамах и смутно знакомый, как и тот трактирщик в Причальном, – уж не в отряде ли Отона вместе ходили?
Старый хазг меж тем закружился, широко раскинув руки и запрокинув голову. Фолко внезапно замер, прислушиваясь.
– Ты чего? – удивился Малыш.
– Тихо! – бросил хоббит. – Что они такое поют…
Фолко провёл достаточно времени в одном отряде с хазгами, чтобы заучить основы их языка. Здесь, однако, всё пелось совсем иначе, чем он помнил – степные воины любили песни протяжные и долгие, плавные, словно сменяющие друг друга холмистые гряды их далёкой родины. Тут же, напротив, слова теснились, налезали одно на другое, сливались в непонятную кашу.
