– Есть. В трельяже. В спальне.
– Можно?
– Идем.
Григорий и Лика прошли мимо Сергея ни слова ни говоря. Он двинулся за ними. Дед открыл дверь в спальню, Лика вбежала туда, подошла к зеркалу и начала корчить рожи. Помахала руками. Отражение было совершенно ожидаемым – нормальным, адекватным Ликиным кривляньям. Значит, не всё просочилось вместе с ней оттуда, из странного адского бессознательного. Больная рука – да. Кривое отражение – нет.
Никто ни о чем её не спрашивал. Когда Лика повернулась к двери, увидела на пороге Григория и Сергея. Они стояли и смотрели на девушку в ожидании.
– Я прежняя. – сказала она. – Я не чувствую изменений. Не бойтесь.
– А информация есть? – спросил Сергей.
– Да. Немного, но есть. – Лика перевела взгляд на Григория и сказала. – Марбас. Одержимость.
Григорий совершенно спокойно кивнул и объявил:
– Судя по всему, ты наполовину демон, наполовину человек. Окажи мне услугу. Пройди на выход.
Поскольку Лика не двинулась с места, дед пояснил:
– Я тебя не прогоняю. Хочу посмотреть, как ты пройдёшь защиту.
– Хорошо. – покорно согласилась Лика. – Будет больно?
Григорий помолчал несколько секунд и сказал:
– Очень.
Мама Анжелики, Зинаида Васильевна Романова, решила съездить на кладбище к мужу. Она ездила каждое воскресенье, а тут что-то не дотерпела до воскресенья. Решила навестить Павла в пятницу – отвезти ему цветочки, конфетки и пару блинов. Налить рюмочку коньяку. Д был непьющим, но изредка уважал коньячок под шоколадку. На праздник какой-нибудь. Зина смеялась над ним:
– Сначала сладкое, а потом салат, Паша! Ну кто так делает?
Муж, выпивший и закусивший ломтиком молочного шоколада, накладывал себе Оливье как ни в чем не бывало, и спокойно отвечал:
– Я так делаю. Это вкусно.
– Это не может быть вкусно! – спорила Зина.
Но разве его переубедишь?
Ушёл Паша в одночасье. Даже в одну минуту. Сидел за столом, пил чай, смотрел телевизор, висевший на кухонной стене. Периодически комментировал происходящее. Зина чистила плиту, стоя спиной к мужу, и угукала, не поворачиваясь, выражая с ним полную солидарность.
– Что это за стрекозёл, мать? Разве певцы так выглядят?! Хорошо, что мы с тобой на другой эстраде выросли. Успели ещё застать приличных людей на сцене. Магомаев тот же.
– Угу. – соглашалась Зина.
Когда они с Пашей только окончили институт, всё поменялось, тогда-то эстрада и стала именно такой, как сейчас, если не хуже. Но они выросли на хороших голосах артистов с приличным внешним видом, тут Паша был прав. Чудно то, что он за тридцать с лишним лет никак не привыкнет, что всё поменялось. А ещё ворчать начал. Вроде бы и не старый, пятьдесят пять всего, а ворчит иногда прям как старый дед.
– Мать… – снова сказал Павел.
И замолчал. Зина, довольная тем, что секунду назад оттерла противное желтое пятно от белой поверхности, спросила:
– М-м?
Ей никто не ответил. А когда она повернулась, то увидела мужа в странной позе. Он положил руку на стол, а голову пристроил на руку. И молчал.
– Паш, ты чего?
В ответ тишина.
Зина, еще не слишком волнуясь, отложила губку, сняла перчатки и подошла к мужу. Потрогала за плечо, тихонько сказав:
– Павлик…
От этого легкого прикосновения муж сполз на пол и там завалился на бок. Когда Зина увидела это падение, и позу, в которой на полу оказался муж, она вдруг четко осознала: ему не плохо. Паша умер. В одну секунду просто умер, и всё. На всякий случай она проверила – пощупала пульс. Пульса не было. Поднесла зеркальце к губам супруга – ничего. Зина позвонила в скорую и сказала, что у неё только что умер муж. Просто сидел, пил чай, и внезапно ушёл из жизни.
