Не было у меня папаньки. Не, ну был конечно, откуда бы я тогда взялся? Только я его не помню. Маманя говорила, – космонавт он. Меня заделал и в космос. Покорять просторы межзвездные! Ага. Понимаю, что она так специально говорила, чтобы я, навроде не чувствовал себя безотцовщиной. Будто и есть у меня папка, да далеко он. И воротится очень нескоро! Малым был – верил! Дажить когда сосед мне сказал, что мамка моя врет и нагулянный я от невесть кого, дык я ему тогда в морду дал! Шоб не трепался мурло! Первый раз в своей жизни я тогда человека ударил. Чтоб прям кулаком, да в рыло! Сосед до сих пор без двух зубов ходит, козел. Без передних. А как лыбу растянет, ну вылитый нетопырь, право слово! Иль выдра. Тьфу, на него. Помянешь, дык икнется…
А мамане своей, я верил! Даже когда узнал, что в космос уже лет сто, как никто не летаит. Как последняя война началась, так летать и перестали. Все ракеты тогда в другое переделали. Шоб не в космос, а врагам на головы летело. Ядрены заряды рвать! Так и рвали поначалу. А потом оно взад полетело. Да еще пуще нашего! Кто ж подумать то мог, что и у врагов тех, окаянных, таки-ж ракеты найдутся? Ото-ж… Военный просчет вышел. Помню маманька рассказывала, а ей до этого, ее маманька: что генералов тех, просрамившихся – вешали. Почти всех перевешали. А кинулись новых назначать, дык нетуть никого! Таки-ж пьяньдылыги сидят на казенных харчах, жрут в три горла, да пьют в пять глоток, а как стратегию какую придумать, чтоб и врагов извести, и народ свой сберечь, – так хер! Привыкли кучу народу в атаки гонять. Только не было тех куч уже. Поди и трети народу не набралось… Махнули, плюнули и назначили тех, кто под руку подвернулся. Не успели они покомандовать. После ядреного, еще чем-то жахнули. Да так жахнули, что и войне тогда враз конец! Радовались вроде поначалу. Ну да не было счастья, дык несчастье помогло! Войны нет. Мир! Ага… Люди умирать стали кругом. И тут, и там. И везде. Видать шибко ядреным чем-то жахнули! А опосля детишки больными, да невдалыми родиться начали. С уродствами. Да не жильцы почти все. Только к третьему поколению выровнялось. Но появились и другие люди. Совсем не такие, как все! С особенностями всякими. Как дядька Вий! И до сих пор такие родятся. И я такой народился. Таки дела…
А маме, я верил. Чтобы ни было, все равно верил! И очень хотел, чтобы она это знала и от этого стала еще хоть чуточку счастливее! Одна она у меня была родненькая. А я у нее. Вся наша семья. И больше никого. Вот так.
Ну, лежать и мысли думать-то оно хорошо, только надо на ноги подниматься! Не дело так, живому человеку на земле валяться. Гляди, не ровен час и почки простужу! Иль та зараза, что норовила в меня залезть с тыльного хода, вылезет поглядеть, где же это объект ее желаний подевался? Не-не-не! Не мое это, не готов я к таким мероприятиям! Чай, не на Первомай по селу ходить и в окна людям тарабанить, да поздравлять, шоб налили сто грамм. Тут целый интим, да без моего согласия! Тьфу…
Встал. Подтянулся. А не земля, это вовсе! Тоже шкура. Мягкая, а как буцанешь, подрагивает, ухает… И вокруг, будто комната, – не комната, а полусфера и все стены из такого-же. Шкура, вены, жилы… Все пульсирует, подрагивает, живет! И не одно такое яйцо, из которого я вылез. Много их! По среди комнаты-полусферы огромадный столб, из кожи и с венами, как хер. И яйцами весь унизан. Одни лопнутые и пусто в них, висят просто, шкуру свесив. А другие – полнехоньки! Шевелятся, тоже ухают… Мамочка… Где это я?! Подсказал бы кто! Да у кого же спросишь! У столба? Или в яйца спрашивать? Не культурно это…
