А они в ступор. Одна глаза свои выпучила, да бледная стала. Снега и то белее. Другая в крик! Да ходу от меня! А эта, в обморок… И что я им сделал такого?! Ведь не трогал я их! Не грубиянничал. Культурно подошел. Правду сказал! Мож и в правду, не надо было так говорить? Может у них тут нельзя, чтобы вот так прямо? Ну, дык, а чо мне им сказать надо было? Про медведя, или про пчел, что рожу мне разукрасили?! Точно! Видать рожа моя им не понравилась! Ну не шибко красавец я конечно… Дык и чо?! Им же не с рожи моей пить, да жрать! Я вот может и не красивый, зато добрый! Никакую животину зазря не обижу! А еще – сильный! И бревна таскать могу, и огород весь перекапаю, и сена наготовлю! Воды много могу принести… А, эти в крик! Даже не разобравшись, что, да как… Тьфу! Прямо обидно маленько стало!
Смотрю, народ собираться начал. В кучу. Да напротив меня все кучкуются! Мужики вперед норовят, бабы все за ними попрятались. У мужиков рожи злые. Топоры подоставали. И от куда так сразу топоры взяли? На меня зыркают, фыркают! Один так вообще с вилами прибежал! Крик подняли. Орут че-то! А че орут, не разберу. Они ж на все лады орут! Дети заревели, пальцами на меня показывают. Бабы, так те вообще вой подняли! Чо орать-то?
«Убивец» – кричат! «Леший» – еще кричат. «Сотоной» – обозвали! Тот, что с вилами, ближе подбег, шипит чегось, вилами мне грозится! Вот дела… Мож они подумали, что я эту девку убил? Ну да! Точно! Вот же она, лежит коло меня в обмороке! Наклонился я, чтобы девку ту поднять, да в чувства привести, ну чтобы людям показать, что жива она! Только руку протянул… Дык, этот вилами мне в бок! Да со всего, маху! Да больно так… Ну, гад!
Осерчал я. Вилы отбил в сторону и в лоб ему кулаком – шлеп! Да не сильно так, чтоб не зашибить. Он и на жопу сел. Сидит, глаза в кучу. Скулит чего-то, а чего, не разобрать! Тихонечко так поскуливает. Маму вроде вспоминает. И руками по сторонам шарит, шарит… Может вилы свои ищет?
Ну поднял я его вилы, отряхнул с них грязь и в руки ему их сунул. Он за них схватился, прижал к себе, и сидит раскачивается из стороны в сторону. Счастлив видать, что имущество вернулось! Тут и девка та на ноги вскочила. Очухалась. Как заорет! И тоже ходу от меня! Ну что за люди такие…
Стою, смотрю на них. Они на меня. Но вроде топоры-то по опустили. Не было с моей стороны смертоубийства. Целы девки! Вот и расслабились. И тот, что с вилами на ноги поднялся. Тока глаза в кучу осталися. Стал, на вилы оперся. Молча стоит. Уже не хочет вилами махать. Видать, когда хорошенько «в рыло», то оно к умиротворению располагает! Ведь неправ он оказался. Зазря меня вилами проткнул выходит! Хотел я людям сказать чего, да тут у меня голова и закружилася. Бок то мне проколот вилами! Кровушка вытекла. Еще после медведя не хорошо было. А сейчас, так вообще… Плохо мне стало. Присел я на лавку. Перед глазами мотыльки белые. Дурно так. Так и свалился с лавки той.
Очнулся я уже в хате. Чужая хата, не моя. Белый потолок, белые стены, да занавески на окне. С цветочками такие, разноцветные. У нас таких отродясь не бывало, чтоб с цветочками. Маманька больше однотонные любила, а у дядьки Вия, я вообще не видал занавесок. Он обычно окна старыми газетами затуляет. Это чтоб вообще ни одна рожа тудыть свой нос не сунула. Чо в хате, да как. А-то приглянут чего, да и унесут! Ищи потом-свищи…
