— Что-то вроде того, — промямлила я.
Не могла я, не стала бы с ней ничем делиться. Особенно сейчас, когда мои прошлые трагедии, сколь угодно для неё мелкие и глупые, заведомо отметались ею как ничего не значащие.
Но в памяти, невзирая на все мои отчаянные попытки не копошиться в прошлом, всплывали фрагменты из школьной жизни. Пёстрый калейдоскоп не очень-то весёлых кадров.
Вот я в младшем классе жую на перемене принесённую из дома булку. Трое мальчишек смеются в сторонке, а потом один из них — кареглазый с тёмно-каштановыми вихрами — подбегает ко мне и отбирает остатки сдобы, бросает на землю. Его приятели смеются.
— Хватит булки лопать! И так уже хрюшка! — хохочет он и убегает.
Вот я постарше, дежурю в опустевшем классе, старательно отмываю доску от меловых разводов. В проходе маячат одноклассники. Вымахавший за лето кареглазый брюнет кривится и под издевательский смех приятелей тянет:
— Ни фига-а-а себе, Стешина, ты за лето зaдницу отъела.
Но последние два года школы, когда мне удалось худо-бедно избавиться от лишнего веса, жизни мне совсем не облегчили. Радов на меня, кажется, ещё сильнее взъелся.
А вот одно из самых позорных воспоминаний. Прокравшаяся даже в наш медвежий уголок традиция отмечать 14 февраля… Все носятся по школе как сумасшедшие, краснея, шлют и получают валентинки.
И мне, как, впрочем, и в прошлом году, и в позапрошлом, никто ничего не присылал. А под конец занятий дежурные «почтальоны», разносившие послания, опустили на мою парту сложенное вдвое красное сердечко. Анонимное приглашение погулять «сегодня вечером в парке».
В парке Радов со своей тогдашней зазнобой и дружками долго хохотали, наблюдая, как я, расфуфыренная и одолжившая у мамы сапожки на каблуках, до густой темноты просидела на парковой скамейке, выжидая таинственного анонима…
И все эти вспоминания… это… это ещё только цветочки.
— Ксюш, — вырвал меня из удушливых воспоминаний голос Наташи, — ты объясни, а как так получается, что ты его узнала, а он тебя…
Да, это, как раз самое забавное. Самое логичное. И самое отвратительное во всей истории. Повзрослевший хулиган даже не помнил свою школьную жертву. Вот именно столько я для него значила.
— Ты мои школьные фото когда-нибудь видела? — печально усмехнулась я.
Наташа помотала головой, и я кивнула.
— Вот я когда их порой перебираю, тоже себя не узнаю. Сильно изменилась с тех пор. Под мальчика не стригусь, зубы выровняла, очки не ношу. И сильно похудела.
Да. Я с тех пор очень сильно изменилась.
Он… не особо. В том смысле, что всегда был смазливым. Но вот заматерел, чтоб его, идеально.
— Слушай, ну просто «Санта-Барбара» какая-то, — усмехнулась Наташа. — Так ты ему напоминать не собираешься?
— Боже упаси! — замотала я головой. — Пусть заканчивает свои переговоры и уметается отсюда на все четыре стороны. Только встречи одноклассников мне для полного счастья и не хватало.
— Ну да, — задумчиво согласилась коллега. — Может, он и впрямь тут проездом…
И я была бесконечно благодарна ей за то, что она не стала цепляться за меня, как бультерьер, в попытках вытрясти всё, что только можно, о красавчике из Москвы.
— …или не может, — совершенно неожиданно продолжила она свою фразу.
Я, в мыслях уже заваривавшая себе здоровенную кружку свежего кофе с корицей, уставилась на неё.
— В смысле?
Кораблёва подняла свой телефон и проговорила едва ли не извиняющимся тоном:
