Ну тут я «Вальтер» вытащил, встал у двери так, чтобы сзади на меня никто не напал, и на Чику его навел. А Чика, оказывается, спал. И даже дверь не закрыл, – настолько был уверен, что к нему никто войти не посмеет. Кровать у него широкая, а рядом девочка лежит голенькая, малолетка еще совсем. Ничего не скажешь, хорошо устроился под боком у Ромберга! Никогда я не мог понять, почему когда взрослый бугай малолетку совращает – это преступление, а когда вот такой тип, как Чика, тащит ее в постель, то лидеры это нормой считают? Еще и презервативов дадут, чтобы без последствий было!
– Давай вставай! Поговорить надо!
Девочка эта меня увидела, как завизжит!
Надо Чике должное отдать, он даже спросонья сразу врубился, что к чему. На девочку свою так прикрикнул, что она сразу заткнулась, одеялом прикрылась и в угол забилась.
Я думал, мне сейчас в наушник всякие ругательства посыплются. А там ничего – тишина. Наверное, снова за этим, черным, побежали.
А Чика с кровати, не спеша, встал, штаны спортивные натянул, сел обратно, смотрит на меня, и страха я в его глазах не вижу. Ну он пацан бывалый. Даже если и будет страшно, виду не подаст. И сразу к делу переходит.
– Че, – спрашивает, – надо, Шурыч?
Голос у него спросонья хриплый.
– Да вот, – говорю, – пришел твою задницу спасти. Ты, говорят, с Лохматым схлестнулся?
А он смотрит на меня, и по глазам ничего не понятно.
– Кто говорит?
– Люди.
– Да врут люди, – отвечает он мне так спокойно.
– Ты, Аслан, зубы не заговаривай, – отвечаю ему, – все уже знают, что к чему. Лохматый на дно залег. Сделай так, чтобы я на него вышел.
Тут Чика позу переменил, да щека у него одна чуть дрогнула, потом на белобрысого глянул. А белобрысый че ему ответить может, белобрысый белый, как полотно, стоит.
– А что мне с того будет? – спрашивает вдруг Чика так, с ленцою.
Понял уже, гад, что можно с меня что-нибудь слупить. Чика – он такой, своего не упустит: и с друга, и с врага три шкуры спустит…
– Сейчас в живых останешься, – отвечаю, – а потом Лохматый от тебя отстанет.
– А че это ты обо мне заботишься, Шурыч? – спрашивает Чика. – Может, это я твоего другана грохнул? А ты вместо того, чтобы сейчас на курок нажать, мне помогаешь? С чего это?
А мне вроде бы и скрывать нечего.
– Я не тебе помогаю, Чика, я за Шнурка отомстить хочу. Так что ты меня с Лохматым сведи. Тебе же выгодно. Я его прикончу – тебе легче, он меня – тебе опять хорошо.
Тут Чика даже оживился.
– Точняк! – говорит. – Заметано! А как с тобой связаться, ты ж в бегах?
– На лаймер Длинного звони, – говорю я ему, потом «Вальтер» в кобуру спрятал и ушел.
Едва я из интерната выбрался да подальше отошел, смотрю: школьный автобус едет и следом внедорожник Ромберга. Огромная такая тачка, весь наш класс в него влезет и еще место останется.
Я за угол завернул, и тут у меня в ухе голос опять раздается этого, черного, Шварца.
– И где же ты, Соловьев, пушку взял? – говорит он мне так негромко, чтобы не напугать.
Ну я с духом собрался.
– Не ваше, – отвечаю, – дело. Нашел!
Он замолчал на минуту, и я было решил, что все, сейчас опять пугать начнет, а он только хмыкнул мне в ухо.
– Ладно, – говорит, – нашел, так нашел! Теперь будем знать, что ты вооружен и опасен.
Ну я промолчал: ему перечить, только злить.
Дошел я до остановки, сел опять в маршрут номер семьсот сорок семь и обратно поехал. Странное у меня было состояние. И в сон клонит, и возбуждение такое, словно голова вот-вот от мыслей взорвется. То я больничные воспоминания проматываю и соображаю: может, что не так сделал, и как ответить им было лучше, то о Чике и о Рамиресе думаю, и про то, где бы мне Лохматого найти, и кто еще на него вывести может. Но по сторонам гляжу, реальности не теряю, с меня и одного раза достаточно.
