Анфиса не отрывала угрюмо-тяжелого взгляда от мужа, и Матвей понял, что Серега опьянел. Анфиса же казалась гораздо трезвей остальных, хотя пила наравне со всеми, не пропуская ни единого тоста.
Серега раскраснелся, говорил громко, иногда смеялся невпопад, когда Матвей так же невпопад пытался острить. Разошедшийся сосед бурно жестикулировал, порой задевая стоявшие на столе бутылки, которые с удивительной точностью подхватывала Анфиса.
Несмотря на осторожность виноупотребления, финал Матвея неотвратимо приближался. Он понимал, что еще немного, и всё вокруг начнет расплываться, раскачиваться, и скоро ему будет трудно понять, что и зачем происходит. Еще немного, и он не сможет говорить связно, и слова начнут сами вываливаться у него изо рта, не дожидаясь, пока он соберет их в стройные и понятные предложения. Еще пару бокалов – и он уже начнет злиться оттого, что наконец-то понял что-то очень важное, и захочет поделиться со всеми, и будет пытаться рассказывать, но никто не будет слушать: каждый начнет перебивать, говорить что-то свое, и Матвей потеряет эту сверхважную мысль, и от этого он разозлится еще сильнее…
Матвей не очень хорошо помнил, когда Серега заговорил о блогах. Вроде бы они заканчивали третью бутылку и уже обменялись длинными эпопеями покупки квартир, слегка приукрашенными историями создания семей, и одинаковыми оллинклюзивными впечатлениями от горящих путевок. После чего перешли, наконец, от прошлого к настоящему. И к будущему.
Да, наверное, это была третья бутылка. Мечты о близком и, конечно, прекрасном будущем обычно приходят, когда спиртного, которого сначала было так много, а оказалось так мало, уже почти нет.
Анфиса и Яна незаметно обменялись неуловимыми женскими сигналами и уже окидывали мужчин строгими взглядами контролеров метро. Серега, немного запинаясь, но всё равно достаточно складно, рассказывал о своей работе на конвейере, когда начинал трудиться на фабрике простым рабочим.
– Двенадцать часов как робот, – громко и возмущенно повторял Серега. – И всего шесть действий… Я специально посчитал: повернулся, нагнулся, взял, разогнулся, повернулся, положил. Музыку слушать – нельзя, остановиться – нельзя, посидеть – нельзя. Сходить покурить – тоже нельзя. Как робот – раз, два, три, четыре, пять, шесть.
Серега встал и медленно продемонстрировал шесть отработанных движений.
– А что за фабрика? – поинтересовалась Яна, – с советских времен осталась, наверное?
– Да вот хрен там было! Совместная немецко-финско-датская, что ли, – ответил Серега, глотнул из бокала и продолжил:
– Адова работа! Два перерыва по пятнадцать минут, и але: опять херачить.
Анфиса толкнула Серегу в плечо.
– Не матерись! – рассерженно сказала она. – Сейчас домой пойдем.
– А платили как? – спросил Матвей.
– Платили нормально, только… – сосед вздохнул.
– Я сначала каждый день у станка думал, думал… Шесть движений – маловато, чтоб голову занять. А потом, через пару месяцев, уже ни о чем и думать не мог. Как отупел. Шесть движений – и ни одной мысли. Голова стала пустая, как кастрюля, – признался Серега.
– Может, и правда, что извилины выпрямляются, если башкой не работать… – грустно добавил он.
Матвей давно понял: чтобы узнать человека, надо дать ему возможность помечтать вслух. Мечты расскажут гораздо больше, чем поступки. Поступок можно совершить случайно, не задумываясь, вдруг. А случайной мечты – не бывает…
