Читать онлайн Алексей Митрофанов - Неглинная. Прогулки по старой Москве

© Алексей Митрофанов, 2018

ISBN 978-5-4490-6197-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Улица Неглинная скромна. Она проходит между пафосной Петровкой и Рождественкой – улицей, впрочем, еще более скромной. Названа Неглинная по реке Неглинке, и сегодня протекающей внизу, в невидимых прохожим трубах. Еще в начале прошлого столетия на картах обозначали Неглинный проезд, переходивший в Неглинный же бульвар. В 1922 году их объединили в улицу, название при этом оставили прежнее. На фоне многочисленных и идеологических переименований тех времен – весьма гуманно.

Улица берет свое начало от отеля «Метрополь» и продолжается на задворках Малого театра, ЦУМа, Петровского пассажа – об этих достопримечательностях мы уже писали в книге про Петровку, так что повторяться не станем. И поэтому поначалу наше путешествие ограничится по большей части правым тротуаром. Но только лишь поначалу, пока Неглинная не перейдет в бульвар.

Окончание же нашего маршрута, как обычно, вдалеке от того места, где Неглинная официально завершается. Такова уж Москва – как пойдешь, не остановишься.

ЗДАНИЕ ГОСТИНИЦЫ «МЕТРОПОЛЬ» (Театральный проезд, 1/4) построено в 1905 году по проекту архитектора В. Валькота.

«Метрополь» – это, в первую очередь, игрушка. Большая, изящная и дорогая. Город запросто может обойтись без нее, но, конечно, не хочет.

«Метрополь» – это роскошь. Роскошно даже то, что выставлено на потребу проходящих мимо. И это – лишь наружность. Невозможно представить, что там внутри.

Своим появлением на свет гостиница прежде всего обязана Савве Ивановичу Мамонтову. Мамонтов являлся председателем правления Общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги, и помимо этого создал огромное количество различных предприятий, связанных между собою финансово. То есть деньги Общества шли (разумеется, с согласия акционеров) на надобности прочих составляющих мамонтовского конгломерата. Акционеры оставались довольны, поскольку дивиденды получали очень даже немалые. Так что и строительству отеля не противились.

Но, как водится, далеко не все финансовые операции проводились безошибочно и строго в соответствии с законом. В результате Мамонтова обвинили в незаконном изъятии из кассы Общества весьма приличной суммы денег. И потребовали тотчас вернуть в нее 800 тысяч рублей. А в наличии у Мамонтова оказалось только 53 рубля с полтиной. Так 1-й гильдии купец, почетный гражданин, гласный Мосгордумы, известный меценат, покровитель Врубеля, Шаляпина, Серова и множества других весьма известных творческих личностей, сам неплохой любитель-лепщик, оказался в Таганской тюрьме.

Собственно, неожиданностью это не стало. Властям давно уже был подозрителен промышленник. Тем более, ревизии мамонтовского железнодорожного общества выявляли превышение сметы. Но Мамонтову удавалось эти нарушения обосновать.

Кроме того, в то время были в силе идеологи славянофильского (и, вообще говоря, ретроградского) толка. Они противились всем крупным частным предприятиям и ратовали за их национализацию. «Когда же закончится эта полоса биржевой политики, создание плутократии обрезаной и крещеной, дружно воздвигающей алтари золотому тельцу, это т.н. обращение России из страны земледельческой в промышленную?» – возмущался один из славянофильских журналов. Так что арест Саввы Ивановича был еще и актом идеологическим.

Беда не приходит одна. И в конце 1901 года практически достроенное здание «Метрополя» вдруг заполыхало и сгорело в течение двух дней. Даже описание того пожара ужасает: «Несмотря на неимоверные усилия пожарных команд, все четыре верхних этажа, огромная роскошная концертная зала, надворные постройки выгорели; крыша, исключая переднего фасада, провалилась, а равно и обрушились потолки один за другим».

Кое-кто из москвичей, конечно же, порадовался той трагедии. Некий протоиерей Бухвостов даже усмотрел в том божий промысел. Он писал (в отдельной, специально изданной брошюре): «И благомыслящие люди видят в пожаре „Метрополя“ Божие наказание и вразумление. Строители украсили дом неподобающими картинами; вот огонь истребляет дом и пожирает те миллионы, которые употреблены на него… Быть может, возразят, что все это изображения художественные. Но… художественным картинам место в художественных музеях, а не всюду, когда они имеют некоторый соблазнительный вид».

Под «соблазнительным видом», конечно, имелась в виду картина Врубеля «Принцесса Греза». Впоследствии М. А. Булгаков скажет про нее: «Под этим небом „Принцесса Греза“ – размытая и тусклая».

Он был киевским уроженцем, и при всей своей любви к Москве терпеть не мог здешнего климата.

* * *

Мамонтов являлся главным компаньоном этого предприятия и замышлял некий невиданный в Москве культурный центр с театром, рестораном, картинными галереями и даже катком. Гостиница все же была впоследствии отстроена, но при других владельцах и во вполне традиционном духе.

Предчувствуя падение своего покровителя, из мамонтовской «Частной оперы» перешел в Большой театр Федор Иванович Шаляпин. Полностью были разорваны и отношения Саввы Ивановича с супругой, дамой набожной, тяготеющей к тому самому славянофильскому толку и чуждой всех новаций своего мужа. Предали Мамонтова и товарищи по железнодорожному мероприятию – они тотчас поддержали обвинение.

Разумеется, были у Мамонтова и защитники. В частности, Влас Дорошевич. А Валентин Серов, в то время писавший портрет Николая II, умолял его выпустить Мамонтова из тюрьмы.

Сам же Савва Иванович сидел в своей камере и лепил из глины статуи. Моделями служили надзиратели. Мамонтов был уверен в том, что все случившееся – просто недоразумение, которое вот-вот должно разъясниться, и он вернется к своим делам. Однако суд признал его виновным, и в 1902 году имущество Саввы Ивановича было распродано с аукциона.

Вернуться к делам не удалось. Умер Савва Иванович вскоре после революции, в 1918 году, до этого проживал в Бутырках, в домике, принадлежавшем его дочери. Такая история.

* * *

С «Метрополем», в результате, все вышло очень хорошо. Путеводитель по дореволюционной Москве сообщал: «Здание „Метрополь“ отличается необыкновенной причудливостью. Это наиболее выдающаяся в Москве постройка в стиле модерн». Однако оговаривался: «Весь этот замысел с его сложностью, пестротой и обнаженными фигурами вызвал ожесточенные нападки консервативной печати».

В результате, протоиерей Бухвостов и другие консерваторы остались в меньшинстве, а здание гостиницы, отстроенное в скором времени заново, пришлось весьма по вкусу москвичам. В первую очередь, конечно, москвичам со средствами, а также многочисленным ценителям новых искусств. Тем более, на третьем этаже гостиницы обустроились редакция журнала символистов «Весы» и тоже символистское издательство – брюсовский «Скорпион». Славословил Сергей Соловьев:

А Бронислава Погорелова самозабвенно восхищалась местоположением издательства: «Москвичам хорошо был известен выстроенный в конце XIX века дом «Метрополь» на Театральной площади. Импозантный пятиэтажный модерн с вычурными декадентскими фресками, украшавшими верх фасада. Всю переднюю часть здания, выходившую на площадь, занимали первоклассная гостиница, роскошный ресторан с обширной залой и кабинетами и – что по тому времени являлось небывалой новинкой – нарядный бар, в котором днем и ночью развлекались московские кутилы. А задняя часть здания, выходившая на древнюю Китайгородскую стену, была занята дорогими квартирами, снабженными всем мыслимым в ту пору комфортом. В одну из таких небольших квартир вселилось только что возникшее издательство «Скорпион».

О нем можно сказать, что оно «вывело в люди» символистов, более известных вначале под кличкой «декадентов», о которых широкая публика в доскорпионовскую пору черпала все сведения из грубоиздевательских статей малокомпетентных газетчиков. Над символистами посмеивались, их никто не печатал. А если немногим из них и удавалось самостоятельно выпускать свои произведения, то они появлялись в виде неказистых книжонок, изданных буднично и небрежно. Но счастье неожиданно улыбнулось смелым новаторам, когда они в лице Сергея Александровича Полякова встретили щедрого мецената и деятельного издателя».

Поляковских капиталов хватало не только на скромные издательские нужды. А потому соседство с «баром» пришлось очень кстати – там сотрудники частенько завершали свой трудовой день.

Поэт Сергей Кречетов писал о вечерах в «Скорпионе»:

Бывало ли в реальности такое? Отчего же нет.

Кстати, сам Брюсов приходил на заседания редакции исключительно пешком. Он говорил:

– Такая прогулка по оживленным московским улицам мне необходима. Когда я иду в редакцию, почти всегда сочиняю стихи.

И подкреплял сей тезис собственно стихами:

Брюсов был в те времена величиной неописуемой. Его поддержка означала для начинающих поэтов практически гарантию литературного успеха. Одна из современниц вспоминала: «Молодые поэты поднимались по лестнице гостиницы „Метрополь“ с затаенным сердцебиением. Здесь решалась их судьба – иногда навсегда, здесь производилась строжайшая беспристрастная оценка их дарования, знаний, возможностей, сил. Здесь они становились перед мэтром, облаченным властью решать, судить, приговаривать».

Трудно было поверить, что совсем недавно, несколько лет тому назад над самим Брюсовым смеялась вся Москва – за моностих «О, закрой свои бледные ноги».

Философ и поэт Владимир Соловьев иронизировал: «Для полной ясности следовало бы, пожалуй, прибавить: „ибо иначе простудишься“, но и без этого совет г. Брюсова, обращенный очевидно к особе, страдающей малокровием, есть самое осмысленное произведение всей символической литературы».

Сам Тынянов недоумевал: «„Почему одна строка?“ – было первым вопросом… и только вторым вопросом было: „Что это за ноги?“».

А теперь вот, пожалуйте – мэтр.

* * *

В той же гостинице прошел банкет в честь выхода первого номера журнала «Золотое руно» – самого роскошного во всей истории российской периодики. «Этот вечер меня ужаснул, ведь еще недохлопали выстрелы, а зала „Метрополя“ огласилась хлопаньем пробок; художники в обнимку с сынками миллионеров перепились среди груд хрусталя и золотоголовых бутылок», – злословил Андрей Белый.

Дело в том, что торжества прошли как раз тогда, когда было подавлено восстание 1905 года, а восстанию Белый весьма симпатизировал. Зато он недолюбливал издателя «Руна» Н. Рябушинского и называл его издерганным розовым поросенком. А потому, скорее всего, Андрей Белый был несправедлив к участникам этого празднества.