– При тысяче градусов, – сказал Витя.
– А какая температура в печке может быть?
– Девятьсот девяносто девять градусов.
– Значит, кольцо не расплавилось?
– Нет… – неуверенно сказал Витя, а аудитория грохнула от смеха.
– Ах ты, боже мой, что я натворила? Ну, тогда я пошла.
Неля Абрамовна начала собирать свои пожелтевшие бумажки, когда лаборантка пришла за ней, позвала ее в аудиторию, где ее ожидали студенты четвертого курса. Студенты не удивлялись, все знали, что Неля Абрамовна чудит. У нее как у преподавателя никакой системы не было, а сама она давно заслужила репутацию неряшливой женщины. Изучение грамматики русского языка, столь необходимого будущим учителям, находилось где-то на десятом месте, после многочисленных марксистских наук. История партии, политическая экономия, исторический материализм, диалектический материализм, история философии – на все эти предметы отводилось максимальное количество часов. Эти предметы вели лучшие преподаватели, они заведовали хорошо оборудованными кафедрами, были подтянуты, сыты и бесконечно преданы делу марксизма-ленинизма. Человеческий мозг, как и воск, подвержен деформации. Ничего удивительного нет в том, что советские люди искренне верили, что коммунизм наступит, а Ленин и Сталин – самые великие люди на земле, и никому в голову не приходило, что все их величие – в жестокости, в методическом уничтожении собственного народа, а также в том, чтобы навесить лапшу на уши своим подданным.
Неля Абрамовна хорошо знала свой предмет, но эти огромные знания были так разбросаны, что решительно ничего нельзя было отобрать для средней школы даже самому прилежному студенту. А потом, двадцать лет одни и те же темы, одни и те же программы и аудитории. Разбуди Нелю Абрамовну в двенадцать ночи, она тут же расскажет «Категорию состояния» наизусть, так же путанно и бессистемно.
11
Оригинально преподавался и немецкий язык заведующей кафедрой иностранных языков Еленой Николаевной Чихал – киной. Она, как и Неля Абрамовна, была чистокровной еврейкой и немецкий язык знала в совершенстве, но страшно не любила преподавание. Елена Николаевна всегда приносила с собой на урок кипу всяких бумаг, касающихся ее административной деятельности, раскладывала их на столе, потом подходила к какому-нибудь студенту, брала у него учебник, определяла страницу и давала всем задание:
– Учите. Этот параграф выучите, сдадите мне зачет, а этот текст переведите письменно.
Потом она либо уходила совсем, либо рылась в своих бумагах.
– Немецкий язык – это язык, на котором говорили и писали гении всего человечества – Маркс и Энгельс. Вы должны этот язык знать так же, как вы знаете, сколько стоит тарелка супа в нашей столовой. Мало ли что… Раскройте учебники на странице тридцать пять. «Ленин в Смольном». Переведите этот текст. Сдадите мне листочки. А знаете что, сдайте старосте, а староста принесет мне на кафедру, а я пойду готовить доклад на тему «Ленин в Разливе». Я должна выступить с этим докладом в Доме сирот. Всего вам хорошего. Если кабинет окажется закрытым, отнесите в библиотеку, сдайте на хранение.
– В музей, – сказал кто-то.
– Елена Николаевна, так ведь прошлый раз вы от нас уходили для подготовки доклада в Доме сирот. Разве вы тогда не закончили этот доклад? – спросил, не вставая, студент Разгильдеев.
– У вас чересчур хорошая память, товарищ Разгильдяев, – сказала Елена Николаевна, закрывая за собой дверь.
