Неистощимая - страница 27

– Я не стану, – сказал Цветков в спину повернувшемуся и уже сделавшему первый шаг Газу. Газ обернулся, смерил Цветкова взглядом, ничего не сказал и пошел себе. – Эй! – тут же закричал он в сторону заруливающего на парковку ржавого мусоровоза. – Эй! – Далее последовала короткая возбужденная фраза на турецком, которую мы воспроизвести не в состоянии. Что-то вроде «Nerede? Uçüncü sektör için gel![46]». Шофер так же горячо отвечал Газу из-за руля, мы уж не станем, дорогие мои, вас утомлять этим совершенно для вас никчемным разговором хозяев города.

– Дурак ты, Цветочек, – спокойно сказал Чижик, всё почесываясь. – Он тебя в натуре зароет… На раз… Сигаретка есть?

– Есть. – Цветков протянул было открытую пачку Чижику, но взглянув на его черные пальцы, сам вытащил сигарету и подал. – Пожалуйста.

– А че выеживаешься? – так же спокойно спросил Чижик, закурив. – И сигареты у тебя выежистые. Пацаны все курят «Старший помощник» или «Мормыши», а ты вон «Храпуновские полусигары». Крутой, да? Крутой? Усы отрастил… Крутой?

– Крутой, крутой.

– Или, может, ты турок? – продолжал расспрашивать Чижик.

Надо вам сказать, дорогие мои, что растительность на лицах совершенно властями не поощрялась, хотя прямого запрета на усы и бороды не было. Но неофициально разрешалось носить усы только туркам в силу их традиций, а бороды – не разрешалось никому. Да Цветков и не собирался фрондировать красными своими зарослями, они появились сами собой.

– Не-а… – скромно сказал Цветков. – Просто крутой… А вы правда норму не выпиваете?

Чижик засмеялся, не выпуская цветковской сигаретки, одной рукою сгреб Цветкова за ворот и поднял над землей; Цветков заболтал ногами в воздухе, словно повешенный. Это напомнило ему, как с него сдергивали халат в студии телевидения – тоже на короткое мгновение тогда его подняли над землею. Напомнило, значит, ему, и Цветков в единый миг понял, что последует за вознесением его очередным – несчастье, беда, горе и стыд. Словом, ужас какой-никакой, а непременно вновь случится с ним, хотя он так про себя понимал, что весь возможный ужас уже случился, уже произошел в его жизни.

– Ты кем был раньше? Ну, раньше, до того, как сюда попал, чем занимался, Цветочек? – держа Цветкова на весу, так же спокойно спросил Чижик.

– Вирусологом, – немного подумав, честно сказал Цветков. – Занимался вирусными болезнями насекомых.

– О как, – кажется, какое-то пока непонятное нам знание мелькнуло в глазах Чижика, Чижик опустил Цветкова на землю, и тот поправил ворот и рефлекторно отряхнулся – точно так, как, бывало, отряхивалась Фрося, только что Фросины уши при этом производили совершенно уникальный для живого существа звук – такой звук издает запускаемый пропеллер поршневого самолета, а вот Цветковские уши были в движениях своих бесшумны, это мы можем засвидетельствовать совершенно определенно, дорогие мои. – О как, – повторил Чижик. – Лечил маленьких таких, таких вот маленьких насекомых? – Чижик сложил пальцы, словно бы показывая раздавленную вошь. – Да ты просто доктор Айболит, пацан.

– Айболит насекомых не лечил. – Цветков вдруг почувствовал, что ему наплевать на новое только что испытанное унижение, плевать, да-с. Он тоже достал из пачки сигаретку и закурил. – Айболит обезьян лечил. В Африке. А я насекомых, – тут Цветков помимо себя нервно захихикал, посасывая сигарету, – я насекомых убивал, друг мой. Тысячами… – он вновь хихикнул. – Миллионами… Именно поэтому никаких насекомых в России больше не осталось. Нет насекомых! Вообще! Нету! Нету! Нет никаких насекомых! – Цветков удовлетворенно выпустил струйку дыма из-под усов. – В России! А то, что ты постоянно чешешься, друг мой, это иллюзия. Не верь.