Закончив повесть про Алису, лет в 10–11 под влиянием сериала «Джейн Эйр» я взялась за роман из жизни английской аристократии. Теперь общая тетрадь была уже более крупного формата, а главную героиню звали Джейн Шелл.
Странно, но, когда во втором классе (то есть в те же 9 лет) нам задали на дом сочинение «Кем я хочу стать», я стала писать, что астрономом. Не знаю почему, но маму привел в замешательство мой выбор. Видимо, он казался ей «выпендрежным», оторванным от реальности. Она убеждала меня писать о профессии инженера, но я не согласилась. Позднее она рассказала мне, что говорила об этом с классной:
– Вот, астрономом хочет быть.
– Пусть помечтает, – якобы улыбнулась классная.
И действительно, любовь к астрономии оказалась такой же поверхностной, как к рисованию. Я с азартом изучила Солнечную систему, раздобыв где-то учебник для десятого класса, но едва дошло до звезд, там уже пошла «тяжелая» математика. Парсеки и перигелии были мне не по возрасту и неинтересны. Профессия астронома оказалась не такой романтичной, как мне представлялось. Ведь астрономы не мечтательно любовались на звезды в сильном приближении, а вели сложнейшие расчеты, выдвигали и доказывали гипотезы…
– Почему бы тебе не стать инженером, как мы с папой? – спрашивала мама.
– А чем занимается инженер?
– Вот сейчас мы закрываем научную тему, закончили испытания гальванического аппарата «Микрон»…
– Ой, все.
Этого я не говорила, но лицо у меня наверняка было скучающим.
Когда мне было лет 14, дед Сахаров провел со мной профориентационную беседу. Он достал папку, а из нее – вырезанные и пронумерованные статьи собственного авторства[2]. Тогда это называлось рабкор – рабочий корреспондент. Или внешкор – внештатный корреспондент. Человек работал учителем, продавцом или на пристани, как мой дед, а как появлялась тема – писал заметки и отправлял по редакциям. Иногда что-то публиковали и присылали гонорар. Дед с гордостью показывал мне квитки почтовых переводов и всячески агитировал за журналистику. Но не в качестве подработки, как у него, а чтобы сделать ее своей профессией.
Я стала все чаще задумываться, кем стать.
Интерес к литературе и русскому языку явно доминировал среди прочих, но выбор профессий для таких, как я, был невелик. Учитель? Пожалуй, интересно, но не совсем мое. Филолог, то есть тот же преподаватель? Тоже нет. Так я пришла к мысли: любовь к литературе и языку логичнее всего реализовать в журналистике. А в уме я держала, что это станет школой литературного мастерства и работы с материалом, стартом на долгом пути к писательству. Так я пришла к решению поступать на журналистский факультет нашего университета.
Лет в 14–15 был период, когда я колебалась между писательством и моделированием одежды. Я ведь с большим интересом ходила в кружок «Эстетика быта», шила и довольно лихо моделировала.
Камнем преткновения стали экзамены, которые предстояло сдавать при поступлении в Ивановский текстильный институт: рисунок, математику, химию или физику. По всем этим направлениям я не блистала успехами. Но все же попробовала возобновить обучение в художественной школе – чтобы окончательно убедиться, что мне тошно рисовать.
Так само собой вырулилось к тому, что я иду на журфак. Поэтому после девятого класса я перешла в гимназию, где как раз открывали специализированные классы: гуманитарные, математические и естественно-научные. Тех, кто выбрал гуманитарное направление, уже не донимали математикой и физикой. И я с чистой совестью махнула рукой на алгебру, на уроках либо читая, либо делая записи в дневник.
