В номере и правда оказался нормальный дядька в тренировочных и майке. Познакомились. Он говорит: «Слушай, Илюха! Тут такое дело… Мне вот тут добрые люди одни презентовали очень хороший домашний коньячок! А ты понимаешь, я пить один ну никак не могу – не лезет в меня в одиночку и все тут!… Давай дернем с тобой за знакомство?…» Ну я поломался сначала, как и полагается, мол, не пью (я и правда тогда практически не пил еще), но я же взрослый и самостоятельный в этот раз в Одессу приехал, поэтому долго ему меня уговаривать не пришлось…
Достает дядечка откуда-то из-за тумбочки 10-литровую пластмассовую канистру с коричневой жидкостью внутри… Из рюмок в номере были только стаканы для чистки зубов… Вот по полстаканчика он наливает, и – поехали… Потом еще разок, потом еще… Дядьке хорошо стало, весело… Случаи из практики рассказывает (не секретные, конечно, а курьезные какие-то) … А я чувствую – уносит меня куда-то с такой скоростью, что врагу не пожелаешь!… Как же мне было плохо! Как же меня рвало на Родину, пугая белого друга-унитаз… Я думал, что вот, пришла моя смертушка, сейчас я здесь и кончусь, вывернет меня наизнанку, а этот кгбшник будет по сортиру кишки мои потом собирать…
Утром таксист привез меня полуживого на Советской Армии угол Воровского… С тех пор – многие из вас знают – я не пью вообще никакой коньяк, ни французский, ни армянский, ни тем паче молдавский… Даже нюхать его не могу… Хотя прошло уже больше 20 лет давно…
А как рассказать обычными словами о том, как мы ходили на «пикник» на море и варили там на костре только что выловленные мидии?… Варили в морской же воде в котелке, а потом ели их «с удовольствием» (я только один раз смог попробовать), считая себя настоящими французами!… Какое же было у меня удивление, когда я впервые после этого попробовал настоящие морепродукты в ресторане города Ницца! Я понял, как жестоко обманывали меня Димка с Борькой все детство!…)))
Я не знаю, как все это я смогу описать словами и удастся ли мне донести до вас то, что значит для меня Одесса?…
А уж совсем я не знаю, как описать 93-й год и сцену в аэропорту Шереметьево-2… Димка… со своей красавицей второй женой Иркой, ее бабушкой в инвалидной коляске, с овечкой-пуделем Бонни на длинном поводке, егозящим и прыгающим по всему залу и дрожащим всем телом, словно лучше всех понимающим, что это НАВСЕГДА… Страшное слово… Тогда люди уезжали НАВСЕГДА…
Я знал, что еще 2 часа и я больше никогда в жизни не увижу своего Димку!… Я знал, что еще час и он будет стоять уже по ту сторону суровой советской границы, где я, еще видя его глазами, уже никогда не смогу дотронуться до него рукой… Я знал, что еще полчаса и…
– Ты представляешь, какая жопа, Илюх?… Оказывается, что Бонни-то без клетки в самолет не пустят! Что делать-то??? Ирка с ума сойдет, если мы его тут оставим! На него и документы уже все оформлены, и гемморою я на этом оформлении нажил больше, чем на документах для людей… Что делать-то?…
И вот – у нас осталось всего полчаса, а я вместо того, чтобы сказать Димке что-то вроде «Тебе подложили мокрый порох!», ношусь по Шереметьево в поисках какой-то дурацкой клетки… Нахожу ветеринарный контроль, с трудом и долго договариваюсь, что продадут они нам эту чертову клетку… Несусь обратно, мы в последний раз с Димкой выворачиваем все наши карманы и скидываемся, как обычно, всею наличностью, которая у нас есть… Несусь обратно, сую деньги ветеринару, хватаю хренову эту клетку, несусь к таможне… Они.. Они уже проходят, очередь уже подталкивает сзади их траурную процессию из притихшей бабушки-старой коммунистки, визжащей Ирки, ничего не понимающей, куда ее пихают, собаки и Димки… захлопывающего дверцу клетки, и оказывающегося по ту сторону границы… Я даже не успел обнять его…
