Мы ехали еще два дня. На остановках, которые были раз в день, давали пить воду, но эта вода не внушала доверия. Эти «немцы» часто на нас что-то кричали, били тех, кто пытался выпрыгнуть из кузова грузовика, чтобы сходить в туалет. Одну девочку двенадцати лет ударили в висок автоматом, она умерла на месте. В этот момент я впервые увидела смерть, железный запах крови мне запомнился надолго.
Мы приехали в какой – то лагерь, с забором, домами и сараями из дерева. Повсюду были люди в камуфляжной форме, что – то кричали на непонятном мне языке. Там было еще около сотни истощенных и изуродованных девочек, девушек и женщин. Причем девочкам было от двенадцати лет, детей помладше я не увидела. Только спустя год заточения в этом лагере, я узнала, куда девают малолетних детей. Дети, рождались от немцев, они были либо мертвыми, либо покалеченными, похожими на «нечисть» из книг.
С первых дней пребывания в этом ужасном месте я увидела, что в лагере есть серое огромное здание, отдельно стоящее в глубине территории. Всех непослушных и детей отправляли туда, а над воротами висела табличка с надписью на немецком языке «Крематорий»… Запах, это именно то, что я никогда не забуду, запах горелой плоти. Вы уже, наверное, догадались, в какой лагерь и для чего меня привезли. Оказывается, из Мариуполя ехали еще таких же шесть грузовиков, все в этих грузовиках были девочки и девушки.
Не хочу вас пугать излишними подробностями и моими внутренними монологами и переживаниями, да мне и самой страшно это вспоминать. В этом лагере я провела 4 года 3 месяца 17 дней и 9 часов. Это был ад, как в Библии… Ад на земле, а немцы – черты-палачи, которые над нами издевались и карали за любой шаг без разрешения. Я не знаю, каким образом я выжила.
Над нами издевались, как над животными: пьяный солдат мог зайти в сарай и выбрать себе жертву для «потехи», нередко после этого исчезали девушки, но зажигалась одновременно печь… Нас сломили, как людей, как личностей, я уже ни на что не могла надеяться: ни на то, что меня не тронут, ни на то, что Бог меня защитит. Повиновение, быстрое выполнение, сила воли – вот что меня спасло, а не Бог, в которого я свято верила, пока не попала в ад! Когда солдатам не надо было «веселиться», мы работали на ткацких станках, стирая пальцы в кровь. Над нами проводили медицинские опыты, как над крысами, вводили стафилококк, возбудитель столбняка, какие- то бактерии. Мне повезло, что я осталась с ногами и руками, моей соседке Лене отрезали уши и руки… Женщин просто калечили у нас на глазах! Отрезали нос, руки, ноги, грудь, выкалывали глаза, заливали кислоту им в глотки.
Фашисты- они не люди, они страшнее разъяренного раненого хищника. Они получали несказанное удовольствие, резав нас, как будто мы не люди, а я мясные свиньи, насиловали, бросали в печи, заливали и травили нас всякими химикатами и запрещенными препаратами. На построении утром и вечером нас специально долго держали, и никого не волновало, что ты истекаешь кровью или у тебя нет ноги. Не откликнешься – поедешь в гости прямиком в печь.
Нас было 180 мариупольских девушек, после войны вернулось только 25…25 человек! Это не половина и даже не четверть. Я потеряла себя, разум, у меня сломалась психика. Я с тех пор, как попала в лагерь, боюсь и шарахаюсь, когда кто- то подходит сзади. Я боюсь зажигать дома печь: перед глазами всплывают останки в крематории, я боюсь врачей и игл, так как приехала домой без селезенки, одной почки и практически глухая. Я вернулась совсем другим человеком, которого не узнали даже родные мать и отец.
