Я покорно поставил стихи в номер…
Третьим персонажем рассказа, помимо автора и поэтессы, является владелица (возможно, редактор) газеты, определяемая как этуаль и правозащитница. Но автор предпочитает называть ее «имя-вымя». Прозвище это родилось, когда в ответ на хвастливое заявление этуали: «Я даю газете свое имя», автор находчиво ответил, правда, мысленно: «Вы даете газете вымя». Разговор происходит еще до знакомства автора с творчеством разнузданной Пантеры, чем и объясняется относительно невысокий уровень сексуальности этого диалога.
Чуть ниже автор счел целесообразным продолжить удачно найденную рифму, охарактеризовав свою работодательницу как «даму, дающую газете свое имя-вымя-время-бремя».
«Имя-вымя» – сильно пьющая творческая натура, что подтверждается, к примеру, периодически повторяющейся в разных эпизодах руководящей просьбой: «Бутырчук, у вас со вчера не осталось немного водки»?
Процесс поглощения спиртного описан довольно ярко.
Пантера бросилась к нашему имени-вымени в объятья со словами благодарности. Не выпуская друг друга из объятий, они выпили по полстакана водки. А потом я ушел.
Еще фрагмент.
Однажды меня послали взять у пантеры интервью. Я повиновался. Вместо начала она простонала стихи:
Ты оставил меня, понимаешь?
Ты со мной поступил, как палач…
Грустным облаком белым растаешь,
И в ушах твоих смолкнет мой плач.
Очередное обращение автора к полюбившемуся ему словесному тандему. «Я повиновался», разумеется, возражений не вызывает. Но непонятно, почему поэтесса стонет, употребляя конструкцию, введенную в литературный оборот первым президентом Российской Федерации.
«Ты оставил меня, понимаешь»?
Впрочем, справедливости ради следует отметить, что вопросительный знак принадлежит Пантере Фукс, и, следовательно, стоящему за ней автору.
Наутро имя-вымя орала на меня как на одесском Привозе или на киевской барахолке: «Ой, сколько в вас все-таки еврейского, я вас умоляю. И первое – безответственность.
Если иметь в виду безответственность по отношению к русской грамматике, то следует признать, что этуаль права.
Другой ревнитель актуальную проблему графомании решает по-иному.
Бездарный поэт, чья жена содержит семью уборкой виллы, сочиняет стихи на уровне Пантеры (Этуали).
…кроме букета, протянул жене газетную вырезку. А там…
Нечистоте и грязи подзаборной
Была вчера объявлена война.
Открытия общественной уборной
Днесь дождались и Хайфа, и страна.
Цветут улыбки в этот день дождливый,
Подарок – это здание для нас.
И я, поэт, стою в толпе счастливой
И слезы счастья утираю с глаз.
Кроме букета далее выясняется, что у графомана низок не только творческий потенциал.
Поэзия отнимала все силы у Сени, так что в остальных сферах он был просто бессилен, и Циля не чувствовала себя обделенной все двадцать два года брака, пока… Вот именно – пока! Однажды, когда хозяин виллы вернулся домой, случилось так,…
Чтобы в полной мере насладиться последующим, советуем сосредоточиться в максимально возможной степени после чего дочитать прерванную фразу:
…что Циля мыла пол и стояла на четвереньках, повернутая в противоположную сторону.
Можно расслабиться.
Хозяин увидел Цилю во всей ее красе, в общем, «в нем взыграло ретивое», и все прочее…
Выразив надежду, что от этой Камасутры читатель получил не меньшее удовольствие, чем хозяин, продолжим разбор. Последняя фраза неплоха, но в общем-то, довольно стандартна. Но мы не в обиде на автора, поскольку понимаем, что шедевры серийно не производятся.
