– На двери написано, – усмехнулся я. – Читать не пробовали?
– Там такого не написано.
– Умею читать между строк.
– Ясненько, – задумчиво пробормотал доктор, открывая верхний ящик рабочего стола. Оттуда он достал толстую записную книжку и что-то быстро записал. Затем, мельком взглянув на меня, слащавым голосом поинтересовался:
– А в разговоре тоже можете читать?
– Чего? – не понял я.
– Ну, между слов… Скажем, я говорю одно, а вы понимаете всё по-другому?
Меня начал нервировать этот врач-малолетка.
– Могу, а вам зачем?
– Для работы, разумеется. К примеру, придёт ко мне на приём нервный покойник, начнёт всякую чепуху нести, а я ему бац – и в корень!
Заболотный внезапно стукнул кулаком по столу. От неожиданности я дёрнулся в сторону.
– Сидите спокойно, – нервно произнёс Вадим Иннокентьевич, скорчив зловещую гримасу,
«Псих какой-то», – мелькнуло в голове.
– Что скажете? – не унимался врач. – Поделитесь секретом чтения мыслей?
– Никакого секрета нет. Эта аномалия образуется при рождении на генетическом уровне и развивается с течением времени.
– Понятно, – Заболотный сделал очередную пометку в блокноте. – А другие, как вы говорите, аномалии у вас имеются?
– Это какие?
– Ну не знаю, телепортация, телекинез…
– Есть одна, – заговорщицки произнёс я.
Вадим Иннокентьевич отложил блокнот и потянулся ко мне.
– Какая? – почти шёпотом спросил он.
– Доктор, я вижу мёртвых.
– Ясно, – с досадой выговорил Заболотный, вновь беря записную книжку. – Так и запишем: «С чувством юмора у нас всё в порядке».
– Что-то не пойму, – раздражённо заметил я. – К чему эти расспросы? Пациентом к вам я не записывался.
– Не надо нервничать, – убаюкивающе пробормотал Вадим Иннокентьевич. – Конечно, не пациент. Просто мне необходимо тренироваться, развивать служебные навыки, переводить, так сказать, теоретическую базу в область практического применения. А для этого нужно больше общаться и всё аккуратно записывать.
– Тренируйтесь на кошках, – вспомнил я крылатую фразу из известного кинофильма.
– Напрасно вы так, – с обидой произнёс доктор. – За время профессиональной деятельности я провёл некоторые исследования и установил довольно любопытные особенности из жизни покойников…
– Жизни? – ехидно спросил я. – И какие?
– Например, что все усопшие условно делятся на две категории: пессимисты, общий девиз которых: «Я умер, всё пропало» – и сдержанные оптимисты, с позитивным настроем: «Всё, что ни делается, – к лучшему». Вы, как мне кажется, относитесь ко второй категории, к извращённой её версии злорадного оптимиста с лёгкими признаками невротического иронизма.
«Псих-маразматик», – сделал я про себя окончательное заключение, посмотрев ещё раз в бездонные серые глаза загробного доктора.
В это время в дверь Заболотного постучали.
– Да-да, войдите, – быстро отреагировал Вадим Иннокентьевич, убирая записную книжку в ящик стола.
– Можно? – пролепетал мужской голос.
Дверь открылась, в кабинет вошёл заплаканный покойник интеллигентной внешности и рухнул на первый попавшийся стул у дальнего края стола. Обхватив кучерявую голову обеими руками, мертвяк завыл писклявыми нотками, бормоча под нос бессвязный набор слов. Заболотный тут же поднялся, подошёл к хныкающему жмурику и присел рядом.
– Ну, будет, будет, Порфирий Петрович, – участливо произнёс он. – Помните, как я учил… Вдох – выдох, вдох – выдох…
– Доктор, я не чувствую воздуха, неужели я умер?
