Мираэль сжала губы, опустила голову и покраснела так, что румянец стал виден даже через смуглую кожу.
– Не было у меня мужчин, – наконец, процедила она и добавила. – Никак не снять?
– Да так и понял, что ты одна была, – произнёс я, а потом смилостивился. – Хорошо, на себя переброшу нить. Я её ставил, и ключ-слово у меня. Только пообещай не уединяться.
– А когда снимешь? – спросила сникшая Мира.
– Ну, либо когда выучишься всему, либо когда замуж выйдешь. То есть, ближайшие три года точно нет. Тебе всё равно нужно сосредоточиться на учении некромантии.
Я вытянул руку, на мгновение коснувшись лба племянницы, а потом посмотрел на рабыню. Когда же моя рука взяла из шкафчика для письменных принадлежностей небольшой острый нож, которым я открывал конверты с письмами, она заревела и схватилась за подолы сарафана, пытаясь, с одной стороны, не задеть меня, а с другой – снять одежду.
– Гашпадин, я лягу на ложе, только не делатте иж меня ходячий тлуп.
– Дура, – зло пробурчала Мира за спиной.
Я молча остановил рабыню и срезал с тощей бледной шеи красный шёлковый шнур с висящей на нём медной бляшкой, значащий временную принадлежность прошлому господину, бросив тот в огонь. С похмелья руки немного дрогнули, и из царапины на её горле потекла кровь.
Потом заживлю, шрама и так не будет.
– Гашпадин, пажалушта, гашпадин. Я умалялю ваш, – бухнулась на колени и затараторила рабыня, неправильно истолковав мои действия.
Боль от её ушибленных коленок передалась мне. Я скривился, но связь не обрубил, лишь аккуратно защёлкнул тонкий золочёный ошейник с инкрустированными в него гранёными кусочками прозрачного, как слеза, хрусталя и узенькой серебряной табличкой. На табличке была вытравлена кислотой до черноты фраза: «Сие езмь господаря Ирга́трэ О́рса ценность». Старомодно, но я не хочу менять. Крохотный замочек, качающийся как подвеска на колье, можно было отодрать пальцами, но ей это пока знать необязательно. Ошейник защитит от лишнего внимания, а если потеряется по незнанию мест, то любой стражник вернёт. За серебряную монетку, разумеется. А сбежать ей теперь некуда. На родине сожгут заживо, как осквернённую проклятой землёй.
– Вина, – коротко бросил я.
– Пьянь, – пробурчала Мира, а рабыня бросилась к столику, словно в быстроте заключалось её спасение от ужасных мук.
Она даже уронила серебряный поднос с яблоками, и тот загромыхал по всему залу, заставив меня ещё раз скривиться. Но вот вино в блестящем кувшине оказалось передо мной в дрожащих руках девушки. Я аккуратно подхватил его за ручку и отпил несколько больших глотков. Оно было некрепким и обладало лёгкой кислинкой красной смородины, самое подходящее для похмелья.
– Пей, – сказал я, протянув кувшин своей новой рабыне.
– Гашпадин?
– Пей, говорю.
Девушка пару секунд смотрела на светло-жёлтую жидкость, а потом приложилась губами к серебряным краям, да так, что пришлось останавливать её.
– Тебя как зовут?
– Тако́ля, гашпадин.
– Я твой новый хозяин, господин Ирга́трэ. Ирга́трэ О́рса. Понятно?
– Да, гашпадин.
– Повтори.
– Гашпадин Ильгатле. Ильгатле Ольща.
Я немного опешил от такого произношения моего имени. Дурацкий акцент. Девушка опять съёжилась, не понимая, чем задела меня.
– Тагато́рия! – громко позвал я, задрав голову.
Эхо не успело пронестись по залу, как дверь тихонько скрипнула, и помещение вошла пожилая служанка из вольнонаёмных.
– Таря, распорядись, чтоб мяса принесли, и одень Таколю, как подобает в сопровождении господина. Капли валерьяны дай ей, а то запуганная она. Я её на каменоломни возьму.
