Тук.
За белым потолком начинается несомненно небо; добрый старик Елисеев, чьи подвалы полны фантастических сластей, и Пушкин стихотворец, у которого, сказывают, есть эликсир бессмертия. Там вообще много всего интересного, ну а может и ерунда всякая откуда мне знать.
И вот надобно встать и идти, встать и посмотреть так ли это; точно ли вокруг ерунда или мир, как в старые добрые времена, полон божией гармонии и благодати, ну да треклятое кресло тебя никуда уже не отпускает. Господи, ну отпусти ты меня. Ну дай хоть одним глазком посмотреть.
А оно тебе: «Полежи здесь голубчик пока». И вот ты лежишь здесь как пень честное слово.
Господи ну сколько мне лежать еще тут. А впереди еще столько славных дел.
И вот покойный комендант «алло, алло» в трубку а трубка молчит а ты лежишь рядом как дурак и луп-луп глазами. И ведь трубка проклятая совсем рядом, вот она под рукой, а тебе и не дотянуться.
Вот так вот. Фельшер кукушкин наш полковой кудесник говорит «засыпай голубчик забудь обо всем» и вот я засыпаю. Все, что я мог, я записал в своих записках. Бумажных оборвышей. Объедках. Огрызках. Обрывках. Тот, кто увидит, пусть прочтет. Я дозволяю. Но пусть первым прочтет многомудрый Вячеслав Самсонович, я весьма и очень надеюсь, что он будет первым, кто доберется до моих дурацких и нелепых бумажек. Ну дай-то бог.
Судя по урчанию и грохоту мусороуборочной машины, за окном было 08.39. «Она как всегда вовремя – подумал безымянный капитан – ни минутой раньше, ни минутой позже. Даже наша замечательная крепость – и та ошибается. Однажды комендант, пребывая в дурном настроении и печальных предчувствиях, пальнул из полуденной пушки на час позже, чем вызвал необычайное потрясение и волнение черни». Он открыл глаза. Похоже, он опоздал и на развод караула. И на текущий воинский парад. И на Бородинскую битву, на которую собирался всю жизнь, спешил и торопился, заставляя денщика ежедневно латать свой расчудесный радужный мундир и надраивать драгоценные пуговицы. Имя которым – легион. «Что ж – подумал он – Бородинская битва пройдет без меня с тем или иным результатом. Я ж буду думать о прошедших днях и о друзьях, утраченных и вновь приобретенных». Он взял бумагу и перо и уставился в окно. За окном, где начиналась и заканчивалась 1-ая Батискафная улица, сплошь состоящая из угольных и выгребных ям, вкруг которых брели по своим неодолимым делам злобные собаки и отставные моряки, и впрямь была красота и гармония. С чего-то надо было начинать.
1. Меня зовут Капитан К. то есть большаябуквакасточкой. Я не припомню ни своего имени, ни фамилии если таковые вообще имеются. Не могу вспомнить, и все. Даже вселенная небезгранична, как говорит майор Дарлингтон, а уж мозг человеческий. Так уж важно?
2. …В раннем детстве, то есть очень, очень давно, все словно теряется как бы в тумане, мои милые родители звали меня… Но какая разница как меня звали. Вот может быть поручик Комукакао. Я так и знал что у меня таитянские корни. Надо сходить на пристань. Но потом майор Дарлингтон сказал: «Капитан, завашеповедениенаполебоя вы лишаетесь имени. Имя я себе забираю. Впрочем, все ваши награды остаются при вас же. Також и честь. Тем более, что у вас их все равно нет». Вот так вот.
3. Помню премного интересных и прелюбопытных людей а вот как пройти в Адмиралтейство не помню. Первый потом второй третий этаж смотри под ноги комн. 2а. Хорошо тут у вас. Гречу вовремя не выключили оттого и запах. Или вот когда землю на плите жарят: растениям очень полезно. Это говорит очень важно. Очень-очень. Зайди туда и отдай. Можно вам. Тоже мне. Пушкин, гуляя по Летнему (Л-ему) саду, показывал в мою сторону пальцем и говорил: «Баронетт, смотрите, вот идет Капитан К. человек без имени, без памяти но с наградами». Хотя мы совсем не были знакомы.
