Герман в мгновение ока оказался рядом, хотя он был у холодильника, а с учетом далеко немаленьких размеров кухни, это приличное расстояние.
— Что такое? — Герман ухватил меня за руку, с серьезным видом рассматривая несчастный палец.
— Ничего страшного, — я больше испугалась, чем навредила себе. Только маленькая капелька крови выступила на коже, — жить буду, — попыталась я неловко пошутить.
Герман слизнул алую каплю и бережно поцеловал подушечку пальца. Так обычно маленьким детям делают, чтобы те не плакали. Я затаила дыхание, наблюдая за этим что ни на есть интимным моментом. Сердце вдруг забилось чаще, а под кожей будто бы рассыпались миллионы мелких иголочек и сказать, что мне это не понравилось, я совсем никак не могла. Всё это было так странно и волнующе, особенно учитывая тот факт, что я жду ребенка от человека, который сейчас так нежно, будто впервые, целует мои пальцы.
Слова застряли где-то в горле, воздух покидал легкие порционно, а во рту безнадежно пересохло. Может, это всё гормоны? Может, я так остро реагирую на Германа из-за беременности? Что за чушь? Разве такое вообще может быть?
Губы Германа медленно переместились на тыльную сторону моей ладони, затем коснулись плеча, щеки, завершив свой путь легким, как бы спрашивающим разрешения, поцелуем в уголок рта. Я ответила. Не потому что у меня не было выхода или так будет правильно. Всё оказалось куда банальней. Я сама захотела этого поцелуя. Вдруг это желание стало непреодолимой навязчивой идеей и, кажется, Германа это положительно удивило.
Сначала он был осторожен и нежен со мной, будто бы я в его руках была фарфоровой вазой, которую Герман так отчаянно боялся разбить. Затем его губы, язык стали настойчивей, а объятия значительно крепче. Я обхватила лицо мужа обеими руками, стараясь отвечать на его поцелуи так же открыто и смело, как и он.
Тяжелое и окончательно сбитое дыхание Германа обжигало мою кожу, я впитывала его, будто бы у нас был только один воздух на двоих. Тот пьяный блеск, что загорелся на самом дне темных глаза мужа, словно передался мне по воздуху, по венам, по жаркому прикосновению наших губ.
— Арина, — практически простонал Герман, переведя дыхание. — Я могу сейчас не сдержаться, — он немного отстранился, заглядывая мне в глаза.
— И не нужно, — ощущая тяжелые удары собственного сердца где-то в области горла, ответила я.
Герман нежно провел костяшками пальцев по моей горячей щеке, спустился к шее, а затем неожиданно поднял меня на руки. Я крепко ухватилась за мужа, хотя и на подсознательном уровне знала — он меня не отпустит. Никогда.
— Не хочу тебя принуждать, — прошептал Герман.
— Ты этого и не делаешь, — я первая потянулась за новым поцелуем и какие-либо сказанные до этого момента слова, повисли в воздухе, а затем растаяли.
Герман отнес меня в роскошную по своему убранству спальню, откуда мы не желали выходить до самого вечера.
6. 5.
За то время, что мы провели в охотничьем домике, я вдруг поняла одну простую истину. Когда мы с Германом очень долго находимся вместе в закрытом пространстве, между нами будто искры вспыхивают и воздух становится какой-то особенный, жаркий, пьяный, с едва уловимой сладкой ноткой. Можно долго и упорно утверждать, что приличная разница в возрасте и тот ворох наломанных дров за нашими спинами, неусыпно служат огромным препятствием к полному примирению. Но вообще-то это чушь полная. Нас тянет друг к другу. Что это за сила такая? Не знаю. Просто ты ее чувствуешь всей кожей, каждой клеткой своего тела.
