Не слышит. По лицу вижу, что не слышит и не понимает. Из такой истерики выбраться сложно, но выбираться надо, иначе «Скорую» вызывать придется.
– Надеюсь, рыжая, ты не убьешь меня за это, – бубню я и, наклоняясь, прижимаюсь к ледяным и соленым от слез губам. Кажется, на какой-то паре я все-таки был, там говорили, что нужно шокировать человека сильнее, чем он уже шокирован. Ничего лучше я не придумал, чем поцеловать.
Первые секунд пять Даша все еще дрожит и всхлипывает, а потом начинает оживать потихоньку. Сработало! Целую мягко, чтобы не напугать еще сильнее, в психушку загнать ее поцелуем тоже не хочется. Целую в медицинских целях, такое со мной впервые, не думаю о губах, ни о чем не думаю, кроме того, что она реально успокаивается. Замирает, как будто бы оживает и…
И отвечает на поцелуй.
Начинает губами в такт моим двигать и руки по спине чуть выше тянет, обнимая уже за плечи.
Неплохой бонус, я не отказываюсь. Дурак я, что ли, отказываться?
Секунд десять мы целуемся нежно, и когда я только начинаю думать о том, какие у нее мягкие губы, она отстраняется, отпускает меня, делает шаг назад и смотрит на меня со смесью ужаса и растерянности. Нет, ну извините, зато успокоилась же!
– Чудовище, – вдруг говорит она, как будто вообще только поняла, кто стоит перед ней. Да, вштырило ее, конечно. – Прости, пожалуйста. Я так испугалась… – Дрожит бестолковка, а слезы опять на глазах появляются. Но уже не истерические. Обычные, от страха, от грусти.
– Иди сюда, горе ты. – Я снова тяну ее на себя и обнимаю уже нормально. Ну вот и что делать с ней? Ну ребенок, непослушный ребенок! – Ты какого черта на улицу ночью выперлась, Рапунцель? Приключений на задницу твою мало, да? Еще захотелось?
– Ты ругаешься, как мой папа, – ворчит рыжая мне в грудь.
– А я и по жопе дать могу, как папа. Какого хрена, я спрашиваю? А если бы я не успел?! Голова где твоя?
– Я из окна щеночка увидела, – всхлипывает дуралейка. Щеночка, блядь, она увидела. – Его пацаны какие-то обижали, мне жалко стало, ну я и подумала, что я же быстро, у подъезда, ничего не случится! Вышла, пацаны убежали сразу, а малыша нет. В телефоне фонарик искала, когда ты крикнул, сенсор заел, хотела спасти его…
– А себя ты спасти не хотела?
Злюсь на нее, аж зубы скрипят. Вот как не ругаться? Дура мелкая. Щеночка она увидела. Сама говорит, что маньяк бегает, а она щеночка. У меня даже ни одной цензурной мысли на этот пиздец не находится.
Как издевательство надо мной и моими нервами рядом начинает кто-то громко скулить. Даша тут же отлипает от меня, на корточки усаживается и на руки это безобразие берет, к сердцу прижимает, причитает что-то.
– Живой, малыш, нашелся, хороший такой!
И че хорошего? Ну пес как пес. Грязный, хвост трубой. Мелкий совсем. Дрожит, точно как рыжая.
Она встает на руках с ним и показывает мне, хвастается как будто. И на губах улыбка, словно не она мне тут двадцать минут рубашку соплями мазала и всех соседей своими воплями будила. А что хвастаться-то? Она из-за чудища этого чуть сама в лапы другого чудища не попала, а я радоваться ему должен?
– Леш, я… – Первый раз, кажется, она меня по имени называет, я даже хмурюсь от внезапности. – Я плакала, конечно, но слышала кое-что… я тебе вечер обломала, да? Прости, пожалуйста, мне сейчас очень-очень сильно стыдно. Очень-преочень.
– Ой, да ну ее, – отмахиваюсь я. На самом деле к лучшему, что не сложилось с ней. Меньше мозг выносить будет.
