— Очень приятно. — Он протягивает мне ладонь. Не хочется касаться, но отказывать как-то неправильно.
— Взаимно, — выдавливаю из себя улыбку и пожимаю руку.
— У вас что-то важное? — интересуется Серафима Васильевна, явно намекая на то, что мне пора.
— Нет-нет, ничего… — поднимаюсь на ноги и пячусь к двери. — Я попозже зайду.
— Алена Сергеевна, подождите, — окрикивает Владимир.
Черт. Сбежать не удалось.
— Что?
— Я хотел бы с вами поговорить о моем сыне.
Догоняет меня у двери и, слегка прищурившись, смотрит в глаза. Неуверенно киваю и поджимаю губы.
— Глеб — очень ранимый ребенок, — произносит Владимир и многозначительно молчит. Ждет моей реакции? Но какой?
— Я заметила, — язвительно усмехаюсь. Его «ранимость» я сегодня очень хорошо прочувствовала на себе. Хам и сволочь!
— Это всего лишь маска. Он очень тяжело переживает отсутствие матери и свое взросление, поэтому сильно диссонирует.
Надо же, как благородно прикрывать косяки в воспитании модными тенденциями. Взросление, переходный возраст и еще десяток возможных вариаций. Только все это туфта. И не надо мне ее втирать.
— А я думаю, что он просто избалованный капризный мальчишка, который считает, что ему все дозволено, — раздраженно выпаливаю. — И, скорее всего, именно вы его так воспитали.
Рыба гниет с головы. Это прописная истина.
— В этом вы правы. — Губы Владимира искривляются в опасном оскале. — Я всегда стремился сделать так, чтобы у моего сына было все самое лучшее. И не намерен отступать в этом вопросе.
— Я вас не понимаю, — складываю руки на груди, но внутри все трясется от страха.
— Если уж Глеб решил учиться в этой школе, — он делает паузу, — значит, вам придется соответствовать. Серафима Васильевна с готовностью идет мне навстречу.
— То есть мы недостойны обучать наследного принца? — хмыкаю я и ощущаю, как по позвоночнику струятся колючие мурашки. Начинает опять накрывать от страха и беспомощности, но я всеми силами пытаясь сохранить остатки достоинства и гордо вскидываю подбородок.
— Рот свой прикрой, — зло рявкает Владимир. — А то вылетишь отсюда и пикнуть не успеешь.
— Что? — Мои глаза шокированно распахиваются, а сердце замирает в груди.
— Алена Сергеевна, мы с вами позже поговорим. — Директор открывает дверь и буквально выпихивает меня из кабинета. Вот что сын, что отец. Одинаковые моральные уроды!
— Владимир Борисович, — слышу через дверь, как Серафима лебезит, — ну что вы так кипятитесь? Конечно, мы пойдем вам навстречу и сделаем все, что от нас зависит, чтобы поднять уровень школы.
— Что-то ваши педагоги не очень-то с этим согласны, — хмыкает этот гад.
— Молодые, горячие… Я поговорю с ними и все решу.
— Надеюсь на вас. А сейчас мне пора.
Мне тоже пора. Осторожно выхожу из приемной и ускоряю шаг. С минуты на минуту должен прозвенеть звонок, а я еще даже не подготовилась к следующему уроку.
***
В тишине слышу, как приближается цокот каблуков. Отрываюсь от проверки тетради и смотрю на дверь. Та как по команде открывается, и в кабинет входит моя ближайшая подруга Елена, учитель географии в нашей школе.
— Так и знала, что ты еще здесь. — Она расплывается в улыбке и подходит ко мне. — Домой идем или ты во вторую смену решила поработать?
— Нет уж, спасибо, — хмыкаю и захлопываю тетрадь. — Мне и первой за глаза.
— Какая-то ты разбитая… — участливо замечает подруга, а я лишь вздыхаю. «Разбитая» — это мягко сказано. По мне словно каток проехал.
