– Мне не верится, мне вообще не верится, что это происходит со мной. Вы знаете, Стив, сначала я не верила, что меня возьмут художником по костюмам в ваш фильм. Это же такая случайность!
– Ваши работы оказались лучшими. Я же и отобрал их. – Майлз рассмеялся.
– Так это вы?! Благодаря вам мне так повезло?! – Летти широко раскрыла глаза. – Я думала ваша ассистентка это решала.
– Нет. Решал я.
– Тогда это везение вдвойне! Вы даже не понимаете, какое это везение! Ведь я сделала эскизы случайно. Понимаете, совершенно случайно. Я приехала к своей тете, а она как раз с кем-то обсуждала сценарий. А потом повернулась и говорит: «Вот чем лошадей своих лепить, лучше нарисуй красивые платья!» Я так тогда разозлилась! Понимаете, у меня в семье не могут пережить мое решение…
– Летти, постойте. Дайте я вас сразу же поправлю.
– Да, извините!
– Летти, дорогая! Никогда никому не говорите ничего подобного! Никогда не говорите, что ваши успехи случайны. Что это стечение обстоятельств, чья-то помощь, шутка, спор и так далее.
– Это почему же?!
– Потому что все должны считать, что на своем месте вы оказались именно потому, что шли к этой цели упрямо, вкалывая по двенадцать часов в сутки. Все должны помнить, что у вас, помимо усердия и трудолюбия, есть талант. В вас есть искра, которую невозможно не заметить! Именно благодаря этому – таланту и трудолюбию – вы оказались там, где оказались! Никакого везения, никаких случайностей в карьере не бывает. Во всяком случае, об этом во всеуслышание говорить не принято.
– Хорошо, – быстро согласилась Летти. – Я это учту.
Она отлично знала, как от правильного слова порой зависит успех.
– Но вам-то можно сказать, что я вообще-то еще учусь. – Летти улыбнулась. – Я учусь в Академии художеств и собираюсь стать скульптором.
– Кем? – Майлз даже остановился.
– Вот-вот, точно такое выражение лица у всех моих многочисленных родственников, когда я заговариваю о будущей профессии.
– Погодите-ка, скульптор – это молоток, резец и прочие мужские инструменты. Скульптор – это глыбы мрамора и гранита. А в вас, по-моему, не более тридцати фунтов живого веса?!
– Чуть меньше, – Летти поправила его. – Но при чем тут это? Да, женщин, которые занимаются такими вещами, немного. Я и сейчас на своем факультете одна.
– И что же вы будете делать, когда закончите академию? – Майлз теперь пыхтел трубкой, как старый пакетбот.
– Тетя утверждает, что мне придется склепы для старых итальянских семей ваять.
– Что ж, без денег вы не останетесь, – рассмеялся Майлз. – А если серьезно? Понимаете, я, конечно, не специалист, но, насколько я помню, одним из последних настоящих скульпторов был Роден?
– О, что вы! – рассмеялась Летти. – После него были скульпторы.
– Нет, вы, наверное, меня не поняли. – Стив Майлз вдруг стал серьезен. – Я не имею в виду тех, кто скреплял проволочки, крепил к ним деревяшки и клеил к этому пластмассу. Я имею в виду тех, кто был способен и не ленился заниматься резьбой или моделированием.
– Вы понимаете разницу между этими двумя приемами?
– Да, представьте себе. Резьба – это когда отсекают все лишнее. И из глыбы мрамора получают прелестное женское лицо. А моделирование – это когда лепят скульптуру, а потом ее отливают в металле. Летти, я достаточно грамотный, чтобы не вестись на всякий там джанк-арт!
– Джанк-арт – это скорее коллаж из…
– Из мусора – будем откровенны.
