– Ты у нас не один.
Копельман мелко-мелко заморгал ресницами.
– Как ни обидно это слышать, но я вынужден уточнить, – оскорбленным тоном сказал он. – Со всех остальных вы не получите и половины того, что я плачу вам, если завтра мой бизнес, как это иногда говорят, накроется. А это может произойти, если не задуматься и не подстраховаться вовремя. Панфилов очень меня беспокоит. Он может такое натворить…
– Ладно, кончай бздеть – дышать тяжко.
– Опять вы со своими лагерными шутками, – поморщился Копельман. – Я с вами совершенно серьезно… Мы должны обезопасить тылы. Между прочим, со спиртным он нам так и не дал развернуться. Все под себя гребет. Это же золотое дно. Мы просто крохи с барского стола подбираем, а он уже завод поставил.
– Кончил? Тогда я скажу. Все, что надо, будет сделано, можешь не ссать. Так что сиди пока, не дергайся. А насчет Жигана… Я его не трогаю, и он меня не трогает. Будут вопросы, забьем стрелку, перетрем. Без понтов, без наездов. Ты, главное, про последний день месяца не забывай. – Порожняк хлопнул рукой по столу, поднялся. – Ну, лады, засиделся я тут с тобой. Будь здоров, не кашляй.
Саша Порожняк встал, повел плечами и неторопливо, вразвалочку направился к двери. На сей раз Копельман не вскакивал, не суетился и проводил дорогого гостя лишь меланхолическим туманным взглядом.
Спустя минуту после того, как дверь за гостем закрылась, Исаак Лазаревич придвинул к себе изрисованный квадратиками лист бумаги и жирно перечеркнул его наискосок.
Придвинув пепельницу, он смял бумажку и поджег ее золотым «Ронсоном». Устремив вверх взгляд карих, чуть навыкате глаз, тяжело вздохнул и потянулся к телефонной трубке.
– Алло, Сонечка? Это я, папа. Я скоро буду. Как это мамы нет? А где же она? Что? Так позвони дяде Фиме, предупреди ее. Нет. Почему я должен звонить? Алло, Соня…
В сердцах бросив трубку на рычаг недешевого телефонного аппарата, Исаак Лазаревич возбужденно вскочил из-за стола и забегал по комнате.
– Нет, ну почему я должен звонить? Почему я все всегда должен делать сам? За что я плачу этому безмозглому хаму, этому плебею, который… который… Такие деньги… Он их складывает, он копит в кубышке… Я не понимаю, кто кого должен защищать? Нет, мне это все решительно надоело. Вы только подумайте, про последнее число месяца он помнит, но он не думает, что скоро Изе Копельману придется есть селедку, жаренную на машинном масле!..
Главные воздушные ворота Республики Польша – аэропорт Варшавы «Первый терминал» – гудели, как котел с кипящей похлебкой. Начинался туристский сезон, и сотни поляков, уже ощутивших на себе первые радости капитализма, с семьями и чемоданами двинулись в сторону испанских, греческих, мальтийских, кипрских и турецких пляжей. Это были уже не те мешочники, которые три-четыре года назад заполняли стамбульские барахолки, а затем с горами дешевой косметики, кожаных курток, одежды, обуви двигались в сторону российских, украинских и белорусских базаров. Теперь граждане Речи Посполитой делали свой бизнес на родине, а россияне, украинцы, белорусы и прочие граждане независимых государств, образовавшихся на обломках рассыпавшейся советской империи, занялись рискованными торговыми операциями на турецких рынках.
Темпераментные потомки благородных шляхтичей в предвкушении близкой встречи с теплым морем и песчаными пляжами шатались по зданию аэропорта, заполняли кафе и бары, толклись у окошек касс и справочных бюро, сквозь огромные стеклянные стены разглядывали летное поле.
