Но поцелуя не последовало.
– Почему я должен жалеть время, если это время было замечательным? – сказал Майкл Рикман. – Я этого не понимаю.
– Может быть, у женщин просто другая психология. Мы жалеем время, потому что каждый впустую потраченный месяц уносит кусочек нашей молодости.
– Какие глупости! – Он потрепал меня по плечу. – Мне кажется, такая женщина, как ты, Саша, всегда будет молодой.
Наверное, это был самый милый комплимент, который я получала за последний год. Честно говоря, мой Эдуард не очень силен в искусстве комплимента. Максимум, на что он способен, это, похотливо прищурившись, заявить, что у меня, например, «потрясающая грудь» или «гениальная попа». И не то чтобы я была против таких откровенных высказываний. Просто, согласитесь, любой девушке иногда приятно оказаться в объятиях не мужлана, а настоящего романтика.
– Что ты имеешь в виду? – решилась я на кокетливое уточнение. – Неужели мою инфантильность?
Он медленно повернулся ко мне. Внимательно посмотрел, как бы прицениваясь. Я молча ждала.
И наконец он изрек:
– Разве может когда-нибудь состариться женщина с такими губами?
Вот так все и произошло. Вернее, ничего особенного не произошло, вы не подумайте. Нет, опять я говорю не то. То, что все же произошло, как раз и было особенным. Несмотря на то что это был всего лишь поцелуй.
Один поцелуй на берегу моря, на песке. После этого поцелуя мы больше не разговаривали. Не знаю – то ли я, испугавшись, дала задний ход, то ли он интеллигентно почувствовал мою неловкость.
Он проводил меня до отеля. Коротко и немногословно попрощались. Перед тем как отправиться в номер, я заглянула на крышу отеля. Мне хотелось еще немного посмотреть на луну. Даже жаль спать такой теплой ночью. Такие ночи созданы отнюдь не для сна.
Но без Майкла Рикмана созерцание луны обрело какой-то совершенно иной смысл. Вы не поверите, но это было… скучно. Так что, вздохнув, я все же отправилась спать. Я надеялась, что завтрашний день рассудит все мои сомнения.
Лерки в номере не было.
* * *
– В детстве я долго не могла определиться, кем хочу стать. Не то балериной, не то физиком-ядерщиком. И только когда я лишилась девственности, до меня вдруг дошло: секс – вот мое призвание! Наверное, я могла бы стать знаменитой проституткой. Если бы это не было так опасно, конечно… И если бы я сама могла выбирать себе клиентов… И если бы… Ох, а вкусно-то как, Кашеварова!
Румяная свежая Лера доедала четвертый по счету многослойный бутерброд. Я изумленно наблюдала за тем, как непримиримый борец с лишними калориями (а также с бонусом к ним в виде складок на талии и «попиных ушей») с энтузиазмом поглощает белки, жиры и углеводы.
– Неужели этот твой Паникос настолько хорош? – наконец спросила я.
Ответ был написан на Леркином лице – и в особом блеске томно прищуренных глаз, и в чахоточном, ярком румянце, и в медленно расползающейся загадочной улыбке.
– Не то слово. Я не спала ни одной минутки! Сначала мы делали это в его машине. Кстати, у него кабриолет, серебристый. Но это я так. Потом…
– Уволь меня от подробностей, хорошо? – Я отодвинула тарелку с недоеденной яичницей. Отчего-то меня покинул аппетит.
– Слушай, а можно мне твои яйца доесть? – не дождавшись официального разрешения, Лера схватила тарелку и энергично потрясла над ней перечницей. – Когда я влюбляюсь, мне всегда хочется остренького. Кстати, о яйцах…
